Тибору Самуэли приходилось нелегко в наркомате по военным делам. Его всегда раздражали и ненужная парадность, и суета. Уже 22 марта в его служебном кабинете вдруг появился фоторепортер и стал настойчиво добиваться, чтобы Самуэли позировал ему. «Надеюсь, я могу по-прежнему на «ты»?»— подобострастно спрашивал фоторепортер, знавший Самуэли еще в бытность его журналистом.
Вслед за ним пришли с докладами дежурные офицеры наркомата. Одному Самуэли посоветовал не тратить зря драгоценного времени на чинопочитание, другому — поберечь сапоги и не щелкать каблуками.
Короче, в наркомате царила казенная атмосфера. Нужно было основательно почистить аппарат. Но нарком Йожеф Погань мешал Самуэли. Когда-то Погань, как и Самуэли, сотрудничал в газете «Непсава». Будучи военным корреспондентом, не испытав всех тягот и лишений окопной жизни, он писал репортажи в шовинистическом духе. Однако во время буржуазно-демократической революции Погань примкнул к левым социал-демократам и проявил себя как народный трибун. Его избрали председателем Совета солдатских депутатов. Ныне, став наркомом по военным делам, он чувствовал за своей спиной поддержку революционных масс, и это придавало ему уверенность. Но на первых порах Погань не мог освободиться от некоторых замашек, присущих буржуазным политикам: к своим заместителям он относился свысока и иногда бесцеремонно отменял их распоряжения.
Бела Санто и Самуэли не раз предлагали ему выполнить указание партии и отчислить из армии неблагонадежных кадровых офицеров, вооружить пролетариат, больше заниматься организацией интернациональных частей. Но Погань этому не внимал.
Работать в наркомате становилось все труднее. Отношения между руководителями наркомата обострялись и порой доходили до прямых столкновений.
В правительство поступил доклад о положении в наркомате и разногласиях в его руководстве. «Создается впечатление, что Погань намерен сформировать армию лично для себя», — задумчиво сказал Бела Кун, ознакомившись с докладом.
— Штромфельд тоже недоволен Поганем, не может сработаться с ним, — сказал однажды Самуэли Лейриц. — Он считает недопустимым и волокиту, и его властный тон, не терпящий возражений, и стремление подмять всех…
Тибору не приходилось близко сталкиваться с Аурелом Штромфельдом, но он хорошо знал этого статного, широкоплечего богатыря с приветливой улыбкой. Полковник генштаба старой армии, возможно, что именно он, Штромфельд, был в начале мировой войны начальником штаба группы войск, в состав которой входил пехотный полк, где служил Самуэли. Вот почему, выслушав Лейрица, Самуэли хмуро сказал:
