Энни детально разглядела профессора Шинеда.
Его плоть, измученная диетами, подорванная возрастом, свисала везде, где не подверглась подтяжкам: подбородок, уши, кожа на груди, предплечья и кисти рук. Притом эта измученная кожа несла следы неизбежных растяжек, разрезов, деформаций и швов. После стольких хирургических вмешательств его лицо демонстрировало не жизнеспособность молодости, а хрупкость — следствие причиненного ущерба.
— Энни, вы в состоянии нам ответить?
Какой жуткий голос — металлический, лишенный тембра… А этот странный выговор: гласным недостает чистоты, согласные приглушены. Так как эстетическая хирургия сместила губы, что способствовало их одеревенению, получалось, что доктор Шинед вещает как бы из-под маски.
— Энни, ради бога!
До актрисы дошло, что с анализом дикции нужно заканчивать, пора вернуться в реальность. Вспомнив слова Итана о том, какую важную роль играет доктор Шинед в Лос-Анджелесе, она тотчас сконцентрировалась, как на прослушивании:
— Да. Слышу. Просыпаюсь…
— В добрый час! Можно осмотреть ваши раны?
— Пожалуйста, я в вашем распоряжении.
Энни откинула одеяло, заинтересованная объяснениями Шинеда не меньше, чем его услужливые ассистенты; она ведь толком не знала, что именно у нее повреждено. Ноги, руки, ребра, синяки, раны, порезы, ожоги — все было продемонстрировано и откомментировано. Из слов хирурга следовало, что после подобного падения Энни еще дешево отделалась.
— Все же Господь присматривает за артистами, мадемуазель Ли.
— Вы так считаете? Но в Голливуде есть лишь один бог, и он называется «доллар».
Он вежливо улыбнулся, реагируя на избитую шутку:
— Что ж, мадемуазель, вы еще послужите этому божеству. Вскоре вы сможете вернуться на съемочную площадку.
Он полагал, что сообщает ей утешительную новость. На самом деле он напомнил, что в результате своей эскапады она выпала из съемочного процесса полнометражного фильма. Энни охватила тревога: если съемки остановили, то во что ей это обойдется? А может, все еще хуже и ей нашли замену?
Взволнованная Энни сделала прощальный знак команде медиков, и те ушли. Сердце ее учащенно билось. Тело покрылось испариной.
— Джоанна, Джоанна!
Она машинально позвала своего агента. Разумеется, той не было в палате, и кричать было бесполезно — никто не услышит. Не важно! Она хлопнула рукой по матрасу, постучала в стену, попробовала разбить удерживавший ее в неподвижности гипс, закрепленный на вытяжке, потом завопила изо всех сил:
