- Монахи Ордена Хаки начинают учить свои заповеди с чего-то очень похожего, - заметил стажер. - На китайском, кажется...
- Никогда не слышал о таком ордене, - чуть удивился Кай. - Но китайцы - умный народ...
- Это - светлая ветвь Учения Эйч-Эрн. Чтобы прийти к ним, не надо быть китайцем... - растерянно проронил стажер.
Они потом больше не говорили на эти темы...
Каю не стоило так детально прорабатывать план той операции. Ему достаточно было только знать свою задачу. Тогда он сделал бы то, что надо было делать ему и сейчас - в этом кошмарном повторении СЛУЧИВШЕГОСЯ... Ему надо было броситься вперед - Герда, наверное, просто решила бы, что он сошел с ума, - и оттолкнуть ее от дурацкой рыжей малолитражки. И тогда, по крайней мере, один из тех двух, что дежурили в поставленных у стоянки карахв, успел бы понять, что Кай знает о том, что должно случиться, что это он - Кай Санди - внедренный агент, что он спасает коллегу... И, разумеется, кто-то из этих двоих - скорее всего оба - разрядили бы в него свои стволы. Но времени у них хватило бы только на то, чтобы убить о-д-н-о-г-о. У Герды была достаточно хорошая реакция и прикрытие - дурацкий рекламный щит был почти рядом. Операция была бы, безусловно, сорвана. Это стоило бы жизни еще трем внедренным агентам Управления. Их похоронили бы с большими почестями, чем Кая. На похоронах дураков не играет оркестр Управления. Хотя Герда, конечно, положила бы на скромный холмик цветы - Кай не помнил, какие подходящие растения продавали в киосках на Люцифере, - что-нибудь скромное и со вкусом. И рядом - обручальное кольцо. Именно это, наверное, называется "умереть счастливым". Но Кай нарушил заповедь монахов Хаки, о которой тогда не знал.
Он заглянул Господу через плечо - так это формулировалось по Эйч-Эрн (он узнал это потом): он проработал операцию на уровне регионального комзвена. Имел на это право. Более того, это было отмечено похвалой. Потом. И он знал, что, спасая одну, убивает четырех. Троих, если не брать в счет себя. Странно: если бы к рыжему "Фольксвагену" подходила совершенно незнакомая ему женщина, он, пожалуй, совершил бы ТУ ГЛУПОСТЬ. Но поступить так, когда в смерть входила та единственная, которую он любил (мать умерла годом раньше), было для него странным, чудовищно вывернутым наизнанку эгоизмом. Не слабостью, не растерянностью - нет: нечестной игрой. И он даже не ускорил шаг. ОН И ТЕПЕРЬ ЕГО НЕ УСКОРИЛ. И Герда просто не успела узнать Кая в вечерней мороси... Она взялась за ручку дверцы своего кара, которому только доли секунды оставалось быть ярко-рыжим. И бросила на сиденье пакет с покупками. Затем села сама. И уже не успела закрыть дверь. Взрывом ее выбросило на колонку. Которая вспыхнула словно факел. Вспыхнуло и горело вообще все - даже витрина ночной лавки.
