Неизвестно, как обернулось бы это дальше для князя Ивана, если бы к косому не подбежал запарившийся мужик с куньей шубою, содранною только что с княжеского гроба. Мужик шепнул что-то косому, и тот, обернувшись, разглядел впереди на дрогах обитый вишневым бархатом гроб. Сдернув с головы колпак свой, косой перекрестился трижды и посмотрел на князя Ивана, раскосив от смущения оба свои ока.
— Вон оно-то как вышло негоже! Зачем, боярин, не сказался сразу? Спорить стал?.. Государевы мы работники, а с умерлым чего уж делать! Сродного кого хоронишь?
— Отца родного, — глянул князь Иван в ту сторону, где на дрогах стоял неукрытым княжеский гроб: — Хворостинина Андрея Ивановича.
— Андрея Ивановича!.. — встрепенулся мужик и даже нож свой на палке из рук выронил. — Чего бывает, чего бывает! — заохал он и стал снова размахиваться крестами по латаной своей рубахе. — Да ты постой… постой… Да ты, выходит, князь Иван?.. Так и выходит: князь Иван. Вишь ты, какой срослый стал!
— Отколь это я так ведом тебе? — молвил с досадою князь Иван, потирая больно ушибленную злодейскою дубиною руку.
— Да господи, да как же! — спохватился мужик. — Да все мы тут хворостининские, княженецкие, вашинские мы, дворовые. Да вон и Кузёмка! Гей, Кузьма!
Но Кузьме уже напихали полон рот пакли, а самого его накрепко привязали к дрогам, так что конюх только головой вертел да глаза таращил. Косой же до того разжалобился, что не замечал и детины, стоявшего позади князя Ивана, обхвативши его руками и не давая ему сдвинуться с места.
— Чего бывает, чего бывает!.. — продолжал сокрушаться косоокий. — Батюшка твой — чего уж об умерлом говорить! — в обиде мы на батюшку твоего. В голодные леты разгонил он нас всех… Чего станешь делать!.. А как прошли те голодные леты, почал он нас ловить да взыскивать с нас. Ну, да полно про то баять! Прошло уже то.
У князя Ивана заныла наконец грудь, сдавленная детиною, не выпускавшим пленника своего из рук. Князь Иван рванулся и покатился вместе с детиною этим на землю под колеса княгининой колымаги. Тут только опомнился косой, сунул в рот два пальца и свистнул так, что вся княгинина четверка, прянувши в сторону, едва не опрокинула возок, из которого, словно из скворечни, выглядывала туркиня. А косой бросился к колымаге, к гробу, забежал в дубки, разросшиеся по краям дороги, заорал во всю глотку:
— Браты, гей, браты!.. Метай обратно дуван![24] С умерлого чего возьмешь!.. Путило, Нелюб, Субботка!.. Обратно метай!..
