«Чтобы захватить, занять и удержать Московское государство… — набегала одна строка на другую. — Для этого христианского предприятия… Потребная для того первоначальная сумма… Потом следует занять Можайск… Как только будет захвачена Русская земля… В этой стране земля тучна, народ покорен, леса богаты горностаем, куницею, соболем, душистым медом, крупною дичью…»
Ротмистру Коссу, шпиону и предателю, осталось уже немного, чтобы покончить с этим делом, отнявшим у него столько времени, денег и сил. Он склонил голову набок и, разогнав над пергаментом свежеочиненное перо, стал плести дальше свое хитрое кружево из ломаных немецких буковок, размашистых росчерков, палочек и точек.
«Когда благодатью вседержителя ваше императорское величество станет твердою стопою в Московском государстве, в этой нечестивой стране, — мягко скользило по желтоватому пергаменту ротмистрово перо, — тогда только турецкий султан убедится, как господь бог ратует за истинно верующих в сына его Иисуса Христа; тогда только…»
Ротмистр поднял склоненную над рукописью голову и насторожился.
Внизу, в кабаке, казалось под самым тем местом, где сидел сейчас за работой своею ретивый ротмистр, грохали один за другим тяжелые удары, от которых вот-вот должен был обвалиться весь дом.
— Негодница! Дрянь! — распознал ротмистр сквозь гром и крик блекочущий голос поручика Гревеница.
— Шиш! Нехристь поганый! — выла какая-то баба голосом, хриплым с перепою и простуды.
Наконец внизу что-то бухнуло так, словно пороховой погреб взорвался под ротмистром Коссом. И затем весь этот содом сразу выкатился на двор.
Ротмистр Косс вскочил с места и побежал к окошку. По двору, крича во весь голос, неслась девка Улька, простоволосая и окровавленная. А за нею, поминая всех чертей и дьяволов, бежал с обнаженной шпагой поручик Гревениц фон Юренбург. Он был без камзола и шляпы, белобровый поручик с яйцевидной головой, и ноги его путались в длинной рубахе, которая выбилась у него из коротких штанов.
Ротмистру Коссу не удалось на сей раз закруглить завершительную фразу и поставить последнюю точку на знаменитом своем труде. Автор «Плана» быстро сунул не совсем даже еще просохший пергамент под подушку и схватил стоявшее в углу копьецо. Царапая по полу окованным древком и прыгая через ступеньку, ротмистр ринулся вниз.
На дворе уже кишела почти вся корчма ротмистра Косса. Татарин Хозяйбердей бежал Ульке наперерез, норовя ее заарканить двойною ногайской петлей. Но Улька не давалась и бежала прямо на веревку, которую злодейски протянула поперек дорожки жёнка Манка. Вся кабацкая голь сразу взяла сторону Ульки. Пропойцы, не покидая своих мест в тени ротмистровых амбаров, швыряли в пробегавшего мимо поручика куски рассохшегося коровьего помета.
