Выстраданный стих, пронзительно унылый
Ударит по сердцам с неведомою силой.
Мне кажется, что к лирике Толстого вполне подходят слова его же стихотворения:
Словно падает жемчуг
На серебряное блюдо.
Мы, можем сказать ему его собственными стихами:
Твоя же речь ласкает слух,
Твое легко прикосновенье
Как от цветов летящий пух,
Как майской ночи дуновенье.
Чрезвычайно характерны по уравновешенности лежащего в их основании мотива три маленькие лирические пьесы Толстого. Во-первых, это – «Вздымаются волны, как горы»: поэт видит ладью, которая то взлетает к небу, то падает в бездну, и говорит ей:
Не верь же, ко звездам взлетая,
Высокой избранника доле.
Не верь, в глубину ниспадая,
Что звезд не увидишь ты боле.
Он уверен, что душа, это взволнованное страстью море, придет в свой законный уровень. В двух других пьесах того же характера Толстой сравнивает свою душу с морем. Он находит в жизни души моменты, когда ей бывает сродни шумящее море и когда она напоминает море спокойное – состояние деятельно-страстное и созерцательное. Замечательна в Толстом эта способность как-то сбоку взглянуть на свое сердце, не переживать в поэзии чувства и страдания, а описывать их переживание и сладить, как в душе сменяются
Надежд и отчаяний рой,
Кочующей мысли прибой и отбой,
Приливы любви и отливы.
Сознание необходимости гармонического равновесия в душевных состояниях заставляет его спокойно уверять, что не надо верить «отзыву любви», как ее прекращению. Равновесие восстановится в силу стихийного закона гармонии, который властен над его душой, как властен над океаном, звездой и песчинкой. Далеко не всякий поэт обладал этой могучей объективностью трезвого ума, для которого собственная жизнь часто представлялась даже не живой сменой живых волнений, а каким-то «золотым переплетом от беспечной удали к заботам». Не у всякого думы, как у Толстого, с завидным постоянством
Ткут то в солнце, то в тумане
Золотой узор на темной ткани.
Бессознательно и ревниво бережет он свое душевное равновесие; вид моря, которое, несмотря на весь свой видимый хаос и бурность, подчиняется таким строгим законам, склонен его особенно успокаивать. Для него бурное море – это периодически взволнованная душа, похожая на его душу, и на всякую человеческую душу. Не грезится ему при взгляде на волны, что это тоскует какое-то сердце, у которого оторвали от взоров созерцание неба и Бога (вспомните «Море» Жуковского), не грезится ему, как Байрону и Пушкину, «свободная стихия» мрачная, сурово-решительная и ничему не повинующаяся – Толстой, смотря на
