Ти Керна. Шесть обращенных в сторону океана гранитных гигантов, образующих полукруг с дольменом
[3] в центре. Если верить легенде, в полнолуние на них проступает кровь невинно убиенных береговыми разбойниками.
[4]Один за другим обошел я монолиты, которым июньское солнце придавало обманчиво приветливый вид, чуть дольше задержав взгляд на самом выразительном из них – с профилем старого слона. Потом опустил ладонь на горячий камень дольмена.
И меня пронзило холодом.
Сегодня ночью как раз полнолуние. Менгиры вновь обагрятся кровью. В такое время лучше держаться от них подальше…
– Хватит вертеться! От этого он быстрей не появится!
Мари, наклонив голову, посмотрела на мать. Жанна, расположившаяся возле ее ног, резко дернула край юбки, чтобы дочь наконец успокоилась. Коротко стриженная, седая, с изможденным морщинистым лицом – обычный удел женщин, живущих у моря, – она в прошлом году отметила семидесятилетие.
– Из Сен-Мало он вышел рано утром. Ветер попутный, ему давно пора вернуться, – вздохнула будущая новобрачная.
– Вспомни, когда отец ходил на тунца, мы полгода не виделись, а ты расхныкалась из-за пары часов… Стой ровно.
Кружевное платье с изящной отделкой, вышитой еще ее прапрабабкой, удлинялось уже несколько раз в соответствии с ростом невест. На белоснежной ткани сохранились едва заметные следы, подобные тем черточкам на стене, которые добавляются по мере взросления ребенка: они постепенно стираются от времени, но не исчезают окончательно. Жанна не принадлежала к женщинам, предающимся бесплодным сожалениям о прошлом, ее пристальное внимание к подолу свадебного наряда объяснялось совсем другим. Она хотела убедиться, во-первых, что путем многократных и бережных стирок ей удалось справиться с неизбежными следами времени, и, во-вторых, что длина идеальна – платье касалось пола, но не мело его. Удовлетворенная, она выпрямилась, подтолкнув дочь к зеркалу:
– Взгляни, будто на тебя сшито!
Мари обернулась, в ее зеленых глазах вспыхнуло недоумение, даже брови слегка сдвинулись. Неужели это она? В зеркале перед ней стояла совсем другая женщина. Белизна платья незнакомки выгодно оттеняла матовую кожу и редкий золотисто-рыжий цвет густых волос, обычно заплетенных в косу, а сейчас вольно струившихся по плечам до линии бедер. «Золото Морганы,[5] – шутил ее жених Кристиан. – Ты сведешь с ума любого моряка, зеленоглазая сирена!» Мужчины, с которыми Мари раньше встречалась, все как один называли ее красавицей. Сегодня, пожалуй, она была готова в это поверить.
