— Я тут живу всего несколько месяцев, — сказал он виновато. — Все оставил ей.
— А почему вы с ней… Что случилось?
— Да ничего особенного. Застала с ученицей…
Ясно. Холодная ванна, рекомендательное письмо без слов…
— Ну, я думаю, переспать с тысячью и погореть на одной — это совсем неплохой результат.
— Издеваешься… Да было-то всего три-четыре, не больше.
— Включая меня? Ладно, не важно. Как твой ребенок?
Я вспомнила огромные глаза, которые следили за мной, не желая закрываться. Он засмеялся.
— Ребенок? Ребенок в Ливане, служит в «Голани»[24]. Мне из-за этого снова стали кошмары сниться, как после войны Судного дня. Совсем перестал спать от страха. Только на «бондормине» и «вабене» еще и держусь.
— А как дочь?
— Заканчивает пятый курс в университете «Бар-Илан». На психологическом.
— Ну а ты-то сам как?
— Если честно, хреново. Никакой радости в жизни.
Он протянул руку и поправил мне прядь, упавшую на лоб.
— Я рад, что ты пришла. Пойдем посидим на балконе.
С балкона был виден зеленый склон горы и большой кусок неба. Над морем снова собирались тучи, похожие на серое армейское одеяло. Йоэль принес с кухни бутылку белого вина и два стакана.
— За тебя, — сказал он.
— За то, что от меня осталось.
— Не преувеличивай.
Мы чокнулись.
— Время летит все быстрее, — сказала я, — и невозможно крикнуть ему, как в детстве: «Замри!» Еще пять-шесть лет тому назад мне казалось, что всё у меня еще впереди, а теперь вот кажется, что всё уже позади. Что могло произойти, уже произошло. Знаешь, я ведь уже почти в том возрасте, в котором заболела моя мама.
— Это ничего не значит, — попытался он меня подбодрить. — Ты проживешь до восьмидесяти, а то и до девяноста.
— Да-да, конечно, — сказала я с горечью. — Когда ты маленький, тебе все врут. Говорят, вот вырастешь, у тебя родятся дети, потом внуки, и только потом, когда ты уже будешь старым-престарым, только тогда ты умрешь. Но сколько людей на самом деле доживают до восьмидесяти — девяноста? Скольким людям удается не умереть от болезней, не погибнуть на войне, в теракте, в аварии, от рук собственного мужа, наконец? Единицам.
— Одна из них — моя мама, — улыбнулся Йоэль. — Ей девяносто три, и она уже несколько лет пребывает в старческом маразме. Вчера, например, я пошел проведать ее в дом престарелых, а она мне говорит: «Ты мужчина?» Да, говорю, мужчина. А она: «Тогда иди ко мне, я хочу тебя». На идише, разумеется. Схватила меня за рубашку и давай тащить к себе. Я ей говорю: «Я тебя очень люблю, но сегодня я устал».
