— Вот так, Настенька! Будем считать, что ничего страшного и все впереди! Иди.
Ушла в свою комнату. И оттуда — ни шороха.
Зато вдруг с шумом выскочила мать, испуганная и даже какая-то растерзанная, давно ее не видел такой — с ухода отца.
— Валерий! Ты что здесь такое говорил?
Главное — не сдаться.
— То, что думаю, мама!
— Что за идеи о какой-то исключительности? Ты же фактически лишил Настю возможности обычной, нормальной жизни!
И Настя слушает, замерев. Но что делать?
— На обычную, мама, увы, нет времени. И сил! Это, увы, не мой удел!
Ей ли не знать: достаточно начудил.
— Это тебе! Но не девочке же! Не надо равнять!.. — перешла на шепот. Умолкла. Тишина! Продолжила: — А если у нее не получится так красиво, как ты говоришь… Понимаешь, на что ты ее обрекаешь? Вне общества!
Да-а. Почти такой же встревоженной она была и так же выскочила из своей комнаты еще на Саперном, когда мы подписи обсуждали в защиту Даниэля и Синявского.
«Остановитесь! — заговорила, выкинув руку вперед, словно упершись во что-то ладонью. — Мне сказал Вася Чупахин, снова будут сажать! Уже хватит нашей семье!»
Но то рассосалось. А вот это будет с нами всегда. Но, слава богу, ничего политического. Или — есть?
— Ничего, мама! Замаскируемся под нормальных! Я же сумел?! — лихо подмигнул.
— Во всяком случае, я очень рассчитываю, что ты понял меня! — Она подняла бровь.
— Хорошо, мама.
Ушла. Жизнь во всех комнатах снова зашуршала. У мамы, я уловил на ухо, шорох переменился. Так и не распаковавшись до конца, стала упаковываться: завтра уезжать. Но даже по шороху чувствовал (всю ее ощущал), что теперь она более-менее довольна: уберегла молодую семью от непродуманных решений!
Ночью девчонки шептались:
— Дг?
— Дг!
И Настя пошла в здешнюю школу.
«Новая школа — новая жизнь!» Такую мысль я внушал Насте. Но начинать, видно, надо со взрослых? Теперь я вставал в семь, как в суровые времена работы в НИИ, и сразу садился работать. Настенька, пробудившись, заставала меня за рабочим столом. Пересекались за завтраком. Махали ей на прощание из двери, пока с гудением поднимался лифт. Уезжала.
Потом мы, конечно, прятались с Нонной по бокам окна, подглядывали, когда выйдет Настя к автобусу. К сожалению, английская школа оказалось не вблизи: три остановки. Нервы уже играли вовсю. Начать с того, что она очень долго не выходила на угол. Где была? Застревала зачем-то в парадной? Переглядывались. При этом Нонна отводила глаза. Я догадывался, что кроме «хороших друзей», Настя приобрела в Елово и плохие привычки. Одну — это точно: курение. И почему она задерживалась на лестнице, я, увы, понимал. Поэтому Нонна и вздыхала, чувствуя себя виноватой.
