— Ничего себе, — говорит писатель пораженно.
— Наверняка вранье, — отзывается Белинский. — И почему они по любому поводу ссылаются на Америку?
— На кого же им ссылаться? — пожимает плечами лысый.
— Да, — соглашается писатель, — у нас со статистикой не очень. Интересно, а какой у них процент судебных ошибок?
— Кто может это знать? — говорит Белинский. — Отправят на небо, а там Господь разберется.
«Кто дал нам право лишать человека жизни, которую дали не мы? — возмущенно спрашивает радио и само же себе отвечает: — Это демагогия. Вы же допускаете войну, убийство в мирных целях? По-вашему, можно сбросить на человека бомбу за грехи его правительства, а какой-нибудь маньяк, убийца детей пусть живет?»
— И патологоанатом остался бы жив, — неожиданно говорит лысый, что-то додумав.
— А судебные ошибки? — говорит писатель, тоже что-то додумав.
«Опасность освободить убийцу и осудить невиновного приблизительно одинакова», — сообщает радио.
Писатель прислушивается.
— Один мужик садится пожизненно, — заводит он. — Сидит-сидит, пишет кучу книг под псевдонимом, получает Нобелевскую… Наконец узнают, кто он такой, устраивают кампанию за пересмотр дела, газеты пишут, что он осужден по ошибке, апелляции, то-се… И вот его оправдывают и выпускают, но фишка в том, что он на самом деле виновен. Скажем, он маньяк, убивавший детей. Или он и вправду сел безвинно, но пока сидел, спятил. И когда вышел, стал маньяком.
— Тебе бы не романы писать, — бормочет Белинский, — а законопроекты.
— А какой у него будет псевдоним? — спрашивает лысый.
— Что-нибудь трогательное. А мораль такая, что в ином дерьме невозможно разобраться. Никто не знает, как лучше.
— Богато, — говорит Белинский. — Знаешь, ты слишком мало времени уделяешь сублимации.
— Серьезно? — обеспокоенно спрашивает писатель.
— У тебя проблема не с сюжетом, а с фактурой. Нужно что-то пропустить через себя, пережить — но в голове, а не в реальности, — чтобы книга получилась живой.
— Да зачем ей быть живой?
— Ну извини, — говорит Белинский холодно. — Я думал, ты писатель.
— Я писатель, — говорит писатель, вспыхнув.
— Конечно, писатель, — утешает его лысый. — Он ведь и сказал, что так думает.
— А почему в прошедшем времени?
У лысого несчастный вид; он мнется и пытается подать Белинскому какие-то знаки.
— Оговорился, — говорит он. — Выпил лишнего.
— Я выпил лишнего? — вскидывается Белинский.
— Ничего страшного, — говорит лысый кротко и тянется к графинчику. — Мы и еще сейчас добавим.
