— Эй-эй! Тпруу! Тпруу! Стой, проклятая! Ну я тебе покажу!
Тут появляется Лундстедт:
— Дядюшка, не пора ли ехать! Так мы и в десять с места не тронемся!
— В десять?
— Завтра в девять утра из Сёдертелье уходит пароход!
— Из Сёдертелье, подумать только!
Лина очаровательно покраснела. Увидев ее, Лундстедт говорит:
— Добрый вечер, Лина! Вы пришли как раз вовремя, чтобы проститься.
— Неужели вы уезжаете?
Лина и Лундстедт выходят из лавки полюбоваться на лунный свет, а Свердсбру достает кошелек и отсчитывает деньги.
— Вот, двенадцать скиллингов.
— Это что еще за доисторические монеты, можешь оставить их для церкви, на кружечный сбор. Четырнадцать, шестнадцать, двадцать, тридцать два. Так, еще четыре скиллинга.
— Ещ-ще ч-четыре! Ну нет! Это уж слишком! Стой, тпру, тпруу!
В лавку входит патрон, Свердсбру выпрямляется, словно увидел своего хозяина, и протягивает деньги.
— Ну что, Свердсбру, ты готов ехать? — спрашивает лавочник.
— Да, патрон, сию секунду!
Сделав над собой усилие, Свердсбру вытягивается в струнку, идет к повозке, подбирает вожжи, кнут и залезает на колесо, чтобы осмотреть повозку и проверить, на месте ли Лундстедт.
— Не стой на колесе, глупая твоя башка, — кричит из лавки старший приказчик, — ведь свалишься, если скотина дернет.
— Я, с-свалю-юсь?
Блаккен, затосковав по дому, действительно дергает, и Свердсбру оказывается на земле с кнутом и вожжами в руках.
— Тпруу! Тпруу! — кричит горемыка. Лундстедт торопится остановить лошадь, но Блаккен бежать никуда не намерена: на шее у нее висит мешок с овсом, да к тому же Свердсбру угодил левым плечом под переднее колесо.
— Когда же мы, наконец, тронемся?! — с легким нетерпением восклицает Лундстедт. — Поднимайтесь, дядюшка, поехали!
— Ну а выпивка будет?
Лундстедт обещает ему выпивку на первом же постоялом дворе. Но, протрезвев после контузии, Свердсбру вспоминает о табаке. Не желая, чтобы приказчик оставался у него в долгу, а также надеясь после ухода хозяина еще поторговаться о кофе, с кнутом и вожжами он вваливается в лавку. Вдруг в голове у него всплывают язвительные слова приказчика: там было что-то про сети, но что? Блаккен делает новый рывок в сторону дома, крестьянин дергает вожжи, лошадь тянет повозку к стеклянным дверям лавки, раздается звон, крестьянин кричит «Тпрру!». Это не оказывает на лошадь ни малейшего действия, зато в дело вмешивается приказчик и отвешивает Свердсбру такую оплеуху, что тот чуть не заглатывает сигару. Согнувшись, как ныряльщик перед прыжком в воду, и задыхаясь, он вылетает на улицу. Разговор на этом окончен, накренившуюся повозку поправляют, дядюшку водружают наверх, а вожжи передают Лундстедту, который пожимает всем руки и, сопровождаемый благими напутствиями, трогает!
