После этого чрезвычайно нерадостного обеда мы с отцом сидим за шахматным столиком. Руки у отца дрожат, но соображает он на удивление хорошо. И всего за шесть ходов полностью разбивает меня, ставит шах и мат.
— Невероятно! — восклицаю я. — И как только тебе это удалось?
Он стучит пальцем по голове.
— Необходимо понимать своего противника, знать, как он думает.
— И как же я думаю?
— Ты видишь тот ход, который кажется очевидным, и принимаешь его как единственно возможный, и поспешно двигаешь фигуру, не думая о последствиях, не пытаясь понять, есть ли какой-то другой вариант. И это делает тебя уязвимой.
— Но это и был единственно возможный ход, — возражаю я.
Отец поднимает палец, заставляя меня умолкнуть. И расставляет фигуры на доске так, как они стояли два хода назад.
— Вот, смотри.
Но я вижу то же самое, что и до этого.
— Твоя королева открыта.
— Поспешность, поспешность… Просчитай несколько ходов вперед.
Я по-прежнему вижу только королеву.
— Извини, отец. Я не понимаю.
Он показывает возможное развитие событий. Слон замер в ожидании, завлекая меня в пиковое положение, откуда уже невозможно отступить.
— Весь секрет в том, чтобы как следует подумать, — улыбается отец. — Так сказала бы твоя матушка.
Матушка. Он произнес это вслух, слово, которое не следовало бы произносить.
— Ты очень, очень на нее похожа. Как мне ее не хватает!
Он закрывает лицо ладонями и всхлипывает.
Я не нахожусь, что сказать. Ни разу в жизни не видела отца плачущим.
— Мне тоже ее не хватает.
Отец достает из кармана носовой платок и сморкается.
— Мне так жаль, малышка…
Но тут его лицо светлеет.
— Я приготовил тебе подарок на Рождество. Как думаешь, если я отдам его тебе раньше времени, будет ли это значить, что я тебя балую?
— Да, еще и как! — восклицаю я, стараясь хоть как-то поднять ему настроение. — И где он?
Отец подходит к старинной застекленной горке и дергает дверцы.
— Ох… заперто. Уверен, ключи лежат в комнате бабушки. Ты не могла бы принести их, дорогая?
Я несусь в комнату бабушки, нахожу ключи на ее ночном столике и возвращаюсь обратно. Руки отца дрожат так, что он с трудом может отпереть дверцы.
— Это драгоценности? — спрашиваю я.
— Можно и так сказать, мне кажется.
С некоторым усилием он открывает стеклянные дверцы и передвигает предметы, стоящие внутри, в поисках чего-то.
— Куда же я это положил? Погоди-ка…
Он открывает незапертый ящик внизу и достает из него нечто, завернутое в красную бумагу, с веточкой остролиста под лентой.
