Потер лоб князь Дмитрий, присел на лавку рядом с воеводой.
Как, Ростислав, мыслишь, окажут ли нам новгородцы сопротивление?
Воевода нахмурился:
Лезть па рожон не осмелятся, силу-то ты поведешь немалую.
Пожалуй, и с тобой в согласии.
А в арьергард пусти персяславцев. В Торжке хлебную дорогу новгородцам перережут. Поживут без зерна, животы подтянут. А то, вишь, вольности им подавай…
* * *
Тревожно в Новгороде. Слух о том, что князь Дмитрий готовится идти на новгородцев войной, быстро разнесся по городу и породил множество толков. Утверждали, что Дмитрию удалось собрать всех удельных князей. Вспоминали, как не приняли князя, когда он из Копорья воротился…
В новгородском Детинце, в Ярославовых хоромах, сошлись выборные, озабоченные недоброй вестью. Говорили, что князь Дмитрий на Новгород всю Русь ополчил, у Переяславля-Залесского дружины сходятся. О своих обидах великий князь отписал в грамоте посаднику Семену, тысяцкому Олексе и архиепископу Киприяну. В них он помянул речи недостойные, какие говорили ему новгородцы.
Зачитал посадник грамоту, выборные выслушали; заговорили наперебой, каждый свое норовил высказать. Староста гончарного копна Пимон заверещал бабьим голосом:
Ополчение скликать, ратников. Аль Новгороду впервой за себя стоять?
Тысяцкий цыкнул на него:
Не ты ли, Пимон, в прошлом разе на вече громче всех орал: «Изгнать Дмитрия из Новгорода?» А ноне к чему взываешь? Это тебе не в гончарном ряду горшками тарахтеть.
Ты, тысяцкий, говори, да не завирайся. Это ты, Олекса, казну новгородскую Дмитрию открывал!
Посадник прикрикнул:
Будет вам, перебранку устроили! Коли дело до созыва ополчения дойдет, то пусть будет, как вече решит. А ежели постановим посольство слать, так Олексе с архиепископом его править.
То так, — согласился тысяцкий, — однако надобно город крепить. Объявить о том крнчанским старостам.
Разумно, Олекса, — зашумели все, — ты уж, Олекса, тысяцкий, за всем и доглядывай…
Беда нависла над городом, беда. — Посадник сокрушенно покачал головой. — Пришла беда — отворяй ворота.
Архиепископ перекрестился.
Помоги, Господи, — и губы поджал.
И снова загомонили в палатах. Кричали:
Аль мы головы клонили?
Новгород ни перед кем не кланялся! Созовем вече!..
В тот день скликнули вече, и было оно бурное. Орали все:
Великого князя не признаем, а переяславского тем паче! Пускай на своем уделе сидит!
Мы и мурз со счетчиками не звали, их Невский в город впустил!
Архиепископ вече крестом осенил:
