Впрочем, едва выйдя из «бюро» на улицу, он тут же успокоился.
— Сопляк! Скотина румяная… — бормотал он. — Вот и работай с этими свиньями…
И он опасливо оглянулся назад.
Беспокоился Мильский, как оказалось, зря. Его слова и письменные отчеты вызывали доверие. На резидентуру «Барнаба» была сделана крупная ставка. Мильский был передан полковнику Богатову, по указанию которого неоднократно ездил в Берлин, разыскивал немецких специалистов и рабочих, вернувшихся из СССР или приезжающих в отпуск, собирал через них нужные для англичан сведения. Перед отъездом по требованию Валентинова он написал тайнописью письма для своих «друзей» в России. Кто будет связным и повезет его письма в Самару, он не знал.
В Самаре январь удался на славу: снег выпал еще в декабре — обильный и пушистый. Волга стала тоже в декабре, и из окна своего кабинета Вершинин видел, как мужики села Рождествено, лихо настегивая своих лошадок, едут на базар.
Как переменилась жизнь за каких-то шесть-семь лет! Вершинин помнил голодный двадцать первый год, когда ему как представителю ВЧК приходилось работать в комиссиях по борьбе с голодом, тифом, холерой. Враг тогда злобствовал особо яростно.
«Конец Советам» — эти слова были на устах белоэмигрантов и их покровителей, этого ждала поднимающая голову внутренняя контрреволюция.
Вершинин вспомнил разгром антисоветской организации в Самаре и Бузулуке, руководимой Шведковским. Ее члены — бывшие офицеры, кулацкие сынки — собирались под видом кружка по изучению эсперанто, собирали оружие, готовились к мятежу. Сколько сил и энергии пришлось тогда потратить, чтобы расплести этот запутанный клубок.
Силы Вершинину и его товарищам давала уверенность в правоте своего дела, вера в то, что пройдут годы и заживет страна спокойно и счастливо, а он, Вершинин, снова пойдет на свой родной Трубочный завод, где мальчишкой начинал токарем. Иногда он видел эти далекие годы даже во сне и, проснувшись, почти до боли ощущал желание пойти по гудку на завод.
Но шло время, и Вершинин понимал, что пора, о которой он мечтал, отодвигается на неопределенное время. И ему, начальнику отдела ОГПУ, это было известно лучше, чем кому другому. Снова поднимала голову внутренняя контрреволюция, чувствуя открытую поддержку правящих империалистических кругов за рубежом.
Поволжье в планах врагов занимало не последнее место. За кордоном не забывали последние кулацкие восстания в деревне, тайные общества в городах. И, как показывали факты, пытались найти новую почву для своей деятельности.
