Альтинор оглянулся по сторонам.
-- Пока тебя посетило благоразумие, -- он принялся спешно и небрежно окутывать наследника в свой плащ, -- и пока оно тебя вновь не покинуло, скажу, что мы должны сделать в первую очередь. Это спрятать тебя от людских глаз. Лучшим местом является мой фамильный замок. Но учти! Тебя никто не должен узнать даже из моих слуг. Разве что Мариаса...
-- Мариаса? -- вопрос увяз в окружающей пустоте и остался без ответа.
Четверть эллюсии спустя их обоих уже не было в пределах великого Нанта. Кабриолет, пестрящий бессмысленными красками, несся вдоль степи темноты. Мрак, словно ветер, обтекал его со всех сторон и смыкался позади хаотичной турбулентностью полубытия. Лошади шли быстрым аллюром. Порой монотонный топот копыт разнообразило их отчаянное ржание. Вечные пленники сбруй и оглоблей, они были обречены на пожизненное движение. Их ограниченного интеллекта хватало лишь на то, чтобы предположить, что бегут они к своей свободе. И их лошадиное счастье заключалось в том, что о большем они помыслить были не в состоянии. Ибо один в меру мудрый софист как-то в творческом бреду высказал мысль, что к свободе никогда не надо стремиться. Достаточно лишь внушить себе, что она у тебя есть.
Справа и слева к их хомутам на длинных жердях были прикреплены два светильника. Оболочка из матового стекла не давала пламени угаснуть во время бега. А света хватало лишь на то, чтобы выхватить из плена темноты маленький отрезок дороги.
Жерас, весь в хандре и задумчивости, смотрел сквозь окошко кабриолета в эмпирей вселенской бессмысленности. Перед его похолодевшим взором мелькали черно-белые картины той реальности, которую многие считали ошибочной. Сменяли друг друга скелеты деревьев. Их ветви похожие на обугленные кости мифических чудовищ были вознесены кверху, к вечно молчаливым небесам. Потом за окошком проплыло огромное хлебное поле сплошь утыканное факелами. Некоторые крестьяне согнувшись возделывали землю, и никто из них не снизошел до того, чтобы уделить внимание проезжающей мимо карете старшего советника короля. Жерас, впрочем, не замечал ничего происходящего вне собственной души. Он уже десятый раз задавал себе один и тот же болезненный вопрос: "неужели король желал его смерти?". Он до сих пор не уверовал в то, что сейчас мирно и тихо едет в одной карете с человеком, которого только что мечтал разорвать на мелкие куски... В древности такие куски называли молекулами.
