— Дурак ты, Микешин! Эй, кто ближе к нему сидит, дайте старому дураку по шее! За мной будет. Потом верну.
Отскочив за костер, невидный в темноте Микешин забранился:
— Над одноверцем изгаляетесь, с нечистыми хлеб-соль ведете! Все, все упомню!
Поев, улеглись вокруг тлеющего костра. В небе стояли частые осенние звезды. Одна из них казалась надетой на вершинку ближней ольхи.
— Веришь, что помогут нам? — зашептал подползший к Афанасию Копылов. А? Честно скажи.
Афанасий не ответил. Вспомнились недавние надежды, Иванка Лапшев, тоже, знать, любивший Олену… Он сделал усилие, чтоб не вырвался стон.
— Не веришь… — потерянно шепнул Копылов. — Ну-к что ж… Эх, а наши-то у татарвы!
Афанасий ощущал только гнетущую боль в сердце и в голове. Он долго еще лежал молча, ни о чем не думая. Звездочка, надетая на ольху, задрожала, стала таять, уходить в темную-темную глубину, за ней растаяло, исчезло все…
Река дымилась. Плотный над водой, утренний туман редел, поднимаясь ввысь, разрывался, и меж его лениво колеблющихся вихров открывались то коричневый срез крутого правобережья, то задумчивый ивняк на ближнем острове, то непролазные тростниковые джунгли.
Вставало солнце, и в удивительной тишине утра казалось, что все вокруг тихонько звенит: травы, капли росы на кустах ежевики, тонкое розовеющее небо.
Где-то под берегом булькала, терлась о корни подмытого дубочка беспокойная волжская струя.
Шумно всплеснуло справа: толстая водяная крыса нырнула в протоку, долго плыла, не показываясь, потом высунулась, оглядела мир круглыми, спокойными глазами, шевельнула усами и опять скрылась.
Неожиданно и стремительно почти над головой Никитина пронеслась утиная стая, словно туча мелькнула: утки первыми шли с кормежки.
Высоко протянули гуси, попробовала голосок какая-то птаха. Никитин не разобрал, какая: голосок у птахи сорвался, и она стыдливо умолкла.
А земля все светлела и светлела, обретала свои дневные краски: зеленые, синие, желтые, — туман все редел и редел, и только неуловимый розовый отсвет по-прежнему лежал на всем, напоминая, что час еще ранний и надо хранить тишину.
Поэтому Никитин не удивился, когда сдернутый ветерком с ближней воложки розоватый туман вдруг исчез, а на воложке вместо него остались розовые птицы. Сначала ему показалось, что это цапли. Но это были не они. Цвет крыльев и спины у птиц был ровный, лишь по бокам, ближе к хвосту, он густел и сейчас, на зорьке, выглядел красным. Фламинго табунком бродили по мелководью, медленно переступая длинными красными ногами, опустив в Волгу горбатые, с темнинкой, клювы, ловили рыбешку.
