Никитин сильно провел по лицу рукой и окликнул перса:
— Не пора ли, ходжа? Все проспим!
Остаток дня он не присел, замучился сам и замучил людей, но и еле живой от жары торопил и торопил подручных. Ближе к вечеру опасения Мухаммеда сбылись. Афанасию подсунули старую лошадь. Ощутив под рукой подпиленные зубы коня, он оглянулся. Ястребоглазый равнодушно помахивал путами, кривоносый старик уже тащил дымящееся тавро, двое других бендерцев связывали одру задние ноги и неестественно деловито бранились.
— Коня увести! Не таврить! — крикнул Никитин. — Привязать здесь.
Бендерцы, вязавшие лошади ноги, тотчас оборвали брань и вскочили.
— Зачем?
— Почему гонишь коня?
— Ваш конь!
Они лезли к Никитину, размахивая худыми, грязными руками, дышали на него чесноком, темные, узкие глаза их бегали.
Не отвечая, Афанасий рванул за повод, отвел лошадь в дальний от ворот угол, накрепко привязал к столбу. Бендерцы сразу умолкли. Туркмен с хищными глазами негромко свистнул.
— Давай коней! — хмуро распорядился Никитин. — Вечером разберемся. Ну? Идите! Быстро!
В тяжелом молчании заклеймили двух кобыл-полуторочек. Когда бендерцы ушли за третьей и четвертой лошадьми, старик, задержавшийся возле Никитина, прошамкал:
— Прости людям ошибку, ходжа.
— Это не ошибка! — отрезал Никитин.
— Хозяин выгонит их.
— За дело.
— Э, за дело… Один аллах безгрешен, а у них семьи, дети. Не лишай хлеба голодных.
Старик вздохнул и засеменил к мехам. Бендерцы уныло подвели лошадей. Ястребоглазый все насвистывал. Так прошел час. Начало смеркаться. Привязанная в углу лошадь тяжко вздыхала.
Заклеймив очередного коня, Афанасий мотнул головой в сторону злополучной скотины:
— Уведите…
Бендерцы не поняли.
— Не видал я ее! — сердито сказал Афанасий. — И вы не видали. Все. Гоните прочь! Горе-барышники.
Старик распрямил спину и осклабился, бендерцы ожили. Ястребоглазый покосился на Никитина и пощипал усы-щеточку.
— Живей, живей! — сурово поторопил Афанасий. — Еще пяток дотемна пропустим…
Отпустив низко кланяющихся бендерцев, Никитин вышел из загончика и остановился, вглядываясь в улочку, откуда должен был появиться Мухаммед.
Туркмен с глазами дикой птицы подошел к нему неслышно, крадучись. В сумерках они постояли, не различая лиц друг друга, потом туркмен загадочно сказал:
— Хорошо, что ты простил их.
Афанасий усмехнулся:
— Грозишь? Не пуглив.
— Дай руку, — попросил туркмен. — Так. Теперь согни мою. Гни, гни… Сильнее.
Легко сдержав нажим Никитина, Ястребоглазый без видимого усилия пригнул его руку к земле.
