— Прав ты, государь!
— Прав, прав! — поддакнул друг Басманова князь Вяземский.
Адашев презрительно покосился на них.
— Дозволь еще слово молвить, государь!
Широкое лицо Адашева от волнения пошло пятнами.
— Лесть — дурной советчик. Не внимай голосу ее! Еще раз молю: рассуди, государь! У поляков и немцев — одна вера. Им заступаться за рыцарей не зазорно. А в поддержку хана Сигизмунд-Август открыто не выступит. Как ему оправдаться перед миром в заступничестве за поганых? Связаны руки будут у Сигизмунда в Крыму. За нас же все православные украинные христиане, какие от католиков стонут, подымутся!
— Истинно, — сказал Сильвестр.
— То ложь, государь! — воскликнул Басманов. — Украинные казаки все воруют против тебя. А смерды украинные не воины. И недостойно царю у холопов заискивать!
— Дурак ты, боярин Федор! — застучал посохом Сильвестр. — Пошто судишь о том, чего не ведаешь?!
— Заступись, государь! — возопил Басманов. — Не позволяй попу меня поносить!
Вспыхнула перебранка.
— Молчите! — закричал царь, и от напряжения на висках его вздулись жилы. — Молчите, велю!
Он ждал упорных возражений и теперь, когда возражения последовали, лишним раз убедился, что и Сильвестр, и Адашев, и другие ближние не оставили намерения навязывать ему свою волю.
Не хотят, не хотят, проклятые, чтобы царь сам правил!
Хотят, чтобы подчинялся им!
Все на старый лад повернуть!
Только оттого и против войны с Ливонией восстали.
Так не будет по-ихнему! Не будет!
От ненависти к поперечникам Ивану Васильевичу даже дышать стало трудно.
— С гермейстером и епископом миру не быть! — хрипло сказал в наступившей тишине царь. — От своего не отступлюсь. Не позволю рыцарям смеяться надо мной… Не позволю! Слышите?! Послов не приму! Пусть едут обратно! А вам, бояре, мое слово — готовьте рать!
— Государь… — заикнулся было Адашев.
— Молчи! Будя! — стискивая кулаки, крикнул Иван Васильевич. — Больно смел стал! Сам послов отправишь! Ну?!
Сильвестр, Адашев и Курбский переглянулись.
Адашев и Курбский поклонились без готовности. Старик Басманов с трудом скрывал ликование.
Но нахохлившийся Сильвестр наставительно промолвил все же:
— Помни, государь! Сам решил…
— И ты помни, поп, что самодержец я, чтоб самому решать.
— Самодержец ты, государь, поелику от прочих государей не зависишь. Царь, советами пренебрегающий, слаб есть. Царь Давид не послушал свой сиглит, и чуть не погиб народ израильский.
— Ты грозишь? Грозишь? — зловеще и тихо спросил Иван. — Мне грозишь?
