Во мраке пробрался к Костицыну санитар и доложил, что раненые погибли.
— Не от газу, а своей смертью, — сказал он, и найдя руку Костицына, передал ему маленький кусок хлеба.
— Не захотел Минеев есть, сказал: сдай обратно командиру, мне уже это без пользы.
Командир молча положил хлеб в свою полевую сумку, где хранился продовольственный запас отряда.
Прошло много часов. Бензиновая лампочка погасла, все лежали в полном мраке. Лишь на несколько мгновений капитан Костицын включил ручной электрический фонарь, — батарея почти вся выгорела, тёмно-красная ниточка накалилась с трудом, не в силах преодолеть огромность мрака. Костицын разделил продукты, принесенные Игнатьевной, на десять частей. На каждого человека приходилось по картофелине и по куску хлеба весом в шестьдесять восемьдесят граммов.
— Ну, что, дед, — сказал он забойщику, — не жалеешь, что остался с нами?
— Нет, — отвечал старик, — чего жалеть, у меня тут на сердце спокойно и душа в чистоте.
— А ты б рассказал что-нибудь, дед, — попросил голос из темноты.
— Правда, дед, послушаем тебя, — поддержал второй голос. — Ты не стесняйся, нас тут человек десять осталось, люди все рабочие.
— А с каких работ? — спросил старик.
— С разных. Вот товарищ капитан Костицын до войны учителем был.
— Я ботанику преподавал в учительском институте, — сказал капитан и рассмеялся.
— Ну, вот, четверо нас тут — слесаря. Вот я и три друга мои.
— И все четыре Иванами зовемся. Четыре Ивана.
— Сержант Ладьев наборщиком был в типографии, а санитар наш Гаврилов… он здесь, что ли?
— Здесь, — ответил голос, — кончилась моя санитарная работа.
— Гаврилов — он кладовщиком в инструментальном складе был.
— Ну, и один Федька — парикмахером работал, а Кузин — аппаратчиком был на химическом заводе.
— Вот и все наше войско.
— Это кто сказал, санитар? — спросил старик.
— Правильно, видишь, ты уж нас привык различать.
— Значит, шахтеров нет среди вас, подземных?
— Мы теперь все подземные, — сказал голос из дальнего угла, — все шахтеры.
— Это кто ж говорит? — спросил старик, — слесарь, что ли?
— Он самый.
И все тихо, лениво засмеялись.
— Да, вот приходится отдыхать.
— Мы и сейчас в бою, — сказал Костицын, — мы в осажденной крепости. Мы отвлекаем на себя силу противника. И помните, товарищи, что пока хоть один из нас дышит, пока глаза его не закрыты, — он воин нашей армии, он ведет великий бой.
Слова его были сказаны в темноту, звонким голосом, он почти прокричал их, и никто не видел, как Костицын вытер пот, выступивший на висках от чрезмерного напряжения, понадобившегося ему, чтобы произнести эти громкие слова.
