И когда она наконец появилась, он закричал:
— Где ты пропадала? Ты мне не друг! Ты ведь знаешь… и так себя ведешь!
— Я была занята, — сказала она. — А теперь я здесь.
Пройдя мимо него в комнату, она села у стола.
Давид смотрел некоторое время на ее прекрасные волосы, тяжелые и мерцающие, а потом сказал:
— Я так ужасно устал, и ты это знаешь.
Эммелина сказала:
— Давид, мне некогда ждать, пока ты отдохнешь, уже поздно, и мне пора уходить.
— Твой голос звучит так строго, почему?..
— Ладно! Поспи немного, — сказала Эммелина, — я буду здесь, когда ты проснешься.
Он заснул; как поступил бы приличный человек, чтобы другие не испытывали угрызений совести? И тут же Давид впал в другой сон, в котором вел себя с болезненной четкостью и заставил всех вокруг бичевать себя за поступки, которым нет прощения.
Когда он проснулся, Эммелина была в его комнате. Вовсе уже не строгая, она нежным голосом спросила:
— Давид, ты считаешь, что поступаешь правильно? Подумай, неужели тебе ни капельки не любопытно?
Давид не слышал, он воскликнул:
— Эммелина! Ты знаешь, что я люблю тебя… — и быстро добавил: — Не говори, не говори, что тебе это известно!
Она наклонила голову, ее прекрасные волосы упали на лоб, так что он не видел ее лица, когда она ответила:
— Этого я не знала.
Потом, когда она ушла, он помнил лишь, что она обещала вернуться, но позже, гораздо позже, так она сказала.
Давид проспал всю ночь без сновидений и проснулся в середине дня, зная: нет ничего, что было бы слишком поздно, абсолютно ничего. Потом мало-помалу он собрался, поехал автобусом на работу и встретил своего шефа.
— Хорошо, — сказал шеф, выслушав его, — я понимаю, желаю счастья и дай как-нибудь о себе знать.
Все произошло совершенно просто. Давид подождал несколько дней, наслаждаясь в одиночестве вновь обретенной свободой. А потом поднялся этажом выше и позвонил в дверь Эммелины.
Отворила ему прислуга.
— Нет, — сказала она, — фрёкен уехала вместе со своими стеклянными шариками и со всем остальным. Я тоже скоро съеду отсюда. Прекрасная погода, верно?
— Разумеется, — ответил Давид. — И она не оставила никакого адреса?
— Нет, не оставила. По правде, я огорчена.
— Не огорчайтесь, — сказал Давид. — Она обещала вернуться.
