— Как только его каюта будет подготовлена, испанский джентльмен должен содержаться под стражей внизу. До тех пор держите его перед мачтой.
Тем временем матросы спустили в шлюпку «посыльного» — линь, при помощи которого будет протянут тяжелый трос.
Рэймидж подошел к Джанне, которая говорила с Антонио.
Ее глаза сверкали от возбуждения, которое она не могла скрыть.
— Нико — кто этот забавный человек?
— Капитан испанского фрегата.
— Но зачем вы привезли его сюда?
— Он — наш пленник, фактически — заложник.
— Но как вы будете управлять всеми этими матросами на фрегате? — спросил Антонио. — Да ведь их там сотни! Мистер Сасвик позволил мне посмотреть в подзорную трубу.
Рэймидж пожал плечами.
— Мы должны продолжить блефовать.
Антонио сказал нетерпеливо, дергая свою бородку:
— Нико — позвольте мне отправиться с дюжиной матросов на судно. Я прослежу, чтобы они вели себя спокойно!
Рэймидж покачал головой.
— Если бы не одна вещь, я попросил бы вас сделать это.
— И что это за вещь?
— Антонио, вы и Джанна — причина того, что «Кэтлин» идет в Гибралтар. Вы находитесь под моей охраной. Если что-нибудь случится с вами…
— Вы и ваши приказы, — сказал Антонио уныло. — Стоило ли ради этого сбегать из Италии?
— Антонио! — воскликнула Джанна. — После всего, что Нико сделал для нас!
— Нет, — сказал Антонио торопливо, — я не это имел в виду. Вы знаете, как я вам благодарен, Нико. Но эти испанцы — они хуже чем французы. Они только потому вступили в войну, что думают, будто французы победят.
— У победителя много друзей, — сказал Рэймидж насмешливо. — Но проигравший очень одинок.
Саутвик подошел к ним и приветствовал капитана.
— Прошу прощения, сэр. Все готово. Я спускаюсь в шлюпку.
— Очень хорошо. Не давайте им там капризничать. Заставьте их бегать перед вами, словно перед адмиралом.
Рэймидж молча проклинал фрегат, буксируемый за кормой, пока не понял, что это было столь же глупо, как проклинать свои знатность и богатство только потому, что они позволяют владельцам гостиниц удваивать ваш счет. Но вместе с солнцем, скрывшимся за горизонтом, почти совсем стих ветер, и теперь под небом, меняющим окраску от багрянисто-сиреневой до холодной и безличной серости сумерек, куттер делал едва два узла. Ему пришлось поставить к рулю четырех матросов, чтобы удерживать корму «Кэтлин» от рывков «Сабины» то в одну, то в другую сторону.
Джанна и Антонио стояли у гакаборта рядом с ним, и Джанна вздрогнула:
— Мне никогда не нравилось это время суток, и если что-нибудь тебя беспокоит, то беспокойство усиливается, когда все вокруг становится холодным и серым.
