Многие читатели либеральных воззрений возмущались безжалостностью автора романа — Толстого — по отношению к своей героине.
Можно только удивляться юноше Врубелю, не потерявшемуся в этой сложной путанице разнообразных мнений и определившему свою творческую позицию в отношении к роману, к его идеям и коллизиям и к его героине.
Рисунок, изображающий свидание Анны с сыном, характерен сочетанием в нем двух аспектов в решении образа — юридического и эстетического, которые вполне отвечают существованию Врубеля в это время. В самом деле, в этом рисунке Врубель, кажется, осмысляет судьбу героини с точки зрения правосудия: «преступление» и «наказание». Правда, правосудие не земное, а высшее, небесное — беспощадный божеский суд, божеский приговор, высказанный в эпиграфе «Мне отмщение и аз воздам». Весь образ пронизан светом этой божеской беспощадности. «Мне отмщение и аз воздам» — это как темный рок, который несет Анна в своей душе, и он запечатлен во всем ее облике. Ее любовь к Вронскому — не светлое чувство, приближающее к небу, а темная, грешная страсть, бунт против неба. И нераздельна с этим ужасная судьба Анны, божеское возмездие.
И здесь нельзя не вспомнить еще одно высказывание по поводу романа «Анна Каренина», а именно — Достоевского. Откликаясь в «Дневнике писателя» на только вышедшее произведение Толстого, Достоевский писал: «В „Анне Карениной“ проведен взгляд на виновность и преступность человеческую. Взяты люди в ненормальных условиях. Зло существует прежде них. Захваченные в круговорот лжи, люди совершают преступление и гибнут неотразимо: как видно мысль на любимейшую и стариннейшую из европейских тем». В «Анне Карениной», в судьбе героини показано, как «зло, овладев существом человека, связывает каждое движение его, парализует всякую силу сопротивления, всякую мысль, всякую охоту борьбы с мраком, падающим на душу и сознательно излюбленно, со страстью отмщения принимаемым душой вместо света». И далее Достоевский заключает: «…в этой картине столько назидания для судьи человеческого, для держащего меру и вес, что, конечно, он воскликнет, в страхе и недоумении: „нет, не всегда мне отмщение и не всегда аз воздам“, и не поставит бесчеловечно в вину мрачно павшему преступнику того, что он пренебрег указанным вековечно светом исхода и уже сознательно отверг его. К букве, по крайней мере, не прибегнет…»
Думается, что Врубель читал эту статью Достоевского по поводу романа и следует прежде всего ей в своем решении образа.
