— А как насчет романа фройляйн Каспар с Малером? — гнул свою линию Вертен. — Были ли…
— Озлобленные, ревнивые и отвергнутые с презрением любовницы, готовые выцарапать ей глаза? — договорила она за него. Затем певица тихо рассмеялась: — Едва ли. Хотя он пробыл здесь менее двух лет, Малер, насколько я понимаю, одержал несколько побед. Но никаких обид после этого у них на него не было, как не было между мной и Малером. Нельзя зажечь огонь в бутылке. Мы, артисты, признаем это.
— Стало быть, ничего такого низменного, как ревность, здесь замешано быть не может, — протянул Вертен.
— Если вам это нравится, можете относиться к этому скептически, — внезапно рассердилась певица.
«Здесь мы на подходе к чему-то», — промелькнула мысль у Вертена.
— А разве артисты выше обычных человеческих чувств? — настаивал на своем Вертен.
— Как я могу объяснить это кому-то, кто не связан с искусством?
— О, прошу вас, мадам, — вмешался Гросс. — На самом деле господин Вертен — публикуемый писатель. Его короткие рассказы заслужили высокую похвалу.
Вертен пристально взглянул на Гросса, однако криминалиста слишком развлекало все это, чтобы обращать внимание на коллегу.
— Я и не знала, — удивилась фон Мильденбург, повернувшись к Вертену.
— Это — одна из причин, почему господин Малер решил воспользоваться его услугами: потому что ему понятен артистический темперамент. Он принадлежит к вашей когорте.
Как обычно, Гросс полагал, что кашу маслом не испортишь, но Вертена позабавило увидеть, как певица изменила свое отношение.
— Тогда вы поймете, — заявила она, пододвигаясь в кресле и наклоняясь к нему, как будто хотела поделиться каким-то секретом. — Видите ли, ревности такого рода быть не могло. Я хочу сказать, что Малер хочет обладать женщиной, но не физически. Ему нужна ее душа, а не ее тело. Его завоевания были духовными, а не плотскими.
— Вы хотите сказать, что вы и он…
— Именно. Как если бы в постели между нами лежал меч.[42] Поэтому отвергнутых с презрением любовниц не было. Любовниц не было вообще.
