У Вертена не было четкого представления о том, что же они все-таки ищут, но Гросс настоял на обследовании, и они прибыли на место как раз вовремя, чтобы предвосхитить какой бы то ни было первоначальный полицейский осмотр. Личная любезность со стороны Дрекслера, с которым Вертен ранее никогда не встречался. Посланный весной в Черновцы для прочтения ускоренного курса, венский инспектор сошелся с Гроссом на почве коллегиальных интересов. Далекие от дружеских, отношения между ними были профессиональными и в высшей степени состязательными.
Не далее как вчера Гросс посвятил инспектора в дело Малера, но Дрекслер совершенно уместно заметил, что, пока не имело место преступление, не может быть и расследования. Смерть фройляйн Каспар была отнесена на счет несчастного случая. Естественно, Гроссу это было известно. Он, собственно, отправился к Дрекслеру безо всякого расчета на то, что делом займется полиция. Вместо этого он хотел получить доступ к внутренним сведениям: если произойдет какой-то случай, связанный с событиями в оперном театре, то Гросс должен знать о нем.
Таким случаем стала смерть Фридриха Гюнтера. Гюнтер, музыкант Венского филармонического оркестра, играл также и в Придворной опере — в качестве третьего скрипача.
Обнаруженный своей служанкой, явившейся убирать в девять часов утра, Гюнтер висел на сдавившем шею шнуре от занавеси с кистями зеленоватого цвета оттенка ликера «Шартрез», привязанном к латунной люстре в гостиной. Под ногами валялся на боку стул, имитация стиля жакоб.[43] Вертен и Гросс заявились, когда тело еще висело: при виде опухшего красно-синего лица адвоката едва не стошнило.
В то же время Гросс был прямо-таки пленен покачивающимся трупом, обходя его со всех сторон, тщательно изучая ковер на полу сильным увеличительным стеклом, извлеченным из его сумки для расследования места преступления, с которой он никогда не расставался. Криминалист, что-то бормоча себе под нос, обследовал ковер с еще более близкого расстояния, а затем бросил быстрый взгляд на самого здоровенного из полицейских, который все еще стоял в своей позе со скрещенными руками на груди.
— Полагаю, вы носите ботинки сорок седьмого размера, офицер.
Это не было вопросом.
Полицейский утвердительно кивнул, изумление на его лице сменилось подозрением.
— И вы нарушили самый основной принцип поведения на месте преступления, — Гросс повысил голос, — не затаптывать улику.
— Я не знал, что самоубийство — это преступление… сударь. — Глаза полицейского дерзко блеснули.
