Вертен только собрался спросить у нее, кем же может быть этот таинственный посетитель, когда из гостиной загремел знакомый голос:
— Вертен, друг любезный, где вас носило целый день?
Этот зычный голос принадлежал не кому-либо еще, а доктору Гансу Гроссу, старому другу и коллеге Вертена и лучшему «криминалисту» — как Гросс сам видел себя — в империи.
— Меня совершенно не беспокоит, если я в жизни больше не увижу ни одного бука, — заявил Гросс, отрезая кусок вареной говядины под соусом из хрена, которую поставила перед ним фрау Блачки. — Именно от него произошло название местности, Буковина — земля буковых рощ.
В прошлом году Гросса отрядили в Университет Франца-Иосифа в столице Буковины, Черновцах, чтобы открыть первое отделение криминологии в Австро-Венгрии, — окончательное признание многих лет его исследований и письменных трудов в той области, которую он любил называть криминалистикой. На лето университет закрылся, и Гросс приехал в Вену на конференцию в университете, а его жена Адель гостила в Париже у друзей.
— Боже мой, — пробурчал он, тщательно пережевывая мясо, — даже улицы этой так называемой столицы обсажены этими отвратительными вездесущими представителями лесной флоры.
— Но я слышал, — промолвил Вертен, подмигнув Берте, — что это вполне привлекательный город.
Гросс положил вилку и нож и бросил уничтожающий взгляд на адвоката:
— Мой дорогой Вертен, я знаю вас много лет и поэтому не буду введен в заблуждение вашим ошибочным невинным замечанием. Достаточно сказать, что назвать подобное захолустье городом уже оказало бы дурную услугу языку. Это — пыльное и грязное скопление ветхих домишек, многим из которых внешне придан вид австрийских строений, но по большей части они представляют собой истинную потемкинскую деревню. Их фасады могут иметь вид многоэтажных зданий, но за ними прячется один, в лучшем случае два грязных, убогих этажа. Такой обман произвел бы впечатление даже на Екатерину Великую.
Взглянув на своего мужа, Берта вопросительно выгнула брови.
— Я уловил это выражение вашего лица, милостивая государыня, — продолжал Гросс. — Вы полагаете, что я преувеличиваю. Ни в коей мере. В Черновцах хвастаются, что население перевалило за сто тысяч, но вам придется потрудиться, чтобы отыскать хоть одного немца. Не в обиду будет сказано, но эта дыра — просто разросшееся еврейское местечко.
И Вертен, и Берта, оба с еврейскими корнями, слишком привыкли к бессознательным антисемитским высказываниям Гросса, чтобы предпринять какую-либо попытку возразить. Как это ни странно, он совершенно не имел намерения оскорбить их; для него это была простая констатация факта.
