Малер опять помолчал.
— А он тоже был виноват в падении декорации?
Теперь Вертен понял, что не спросил об этом мастера сцены.
— Возможно, — уклончиво сказал он, прикрывая свою собственную ошибку.
— А окрашенный ромашковый чай?
На это Вертен просто пожал плечами.
— Вы сами перечислили четыре опасных, возможно, угрожающих жизни инцидента, тем не менее вы продолжаете шутить по этому поводу, — заявил он. — И вы считаете это должным ответом? Почему вы вызвали меня сегодня?
Малер в ответ широко улыбнулся:
— Мое пересмотренное завещание, вы не забыли о нем?
— В воскресенье?
Малер кивнул своей головой, резко выделявшейся на белой наволочке подушки.
— Хорошо. Да, я чувствую некоторую озабоченность. В особенности когда вы теперь упоминаете помост, который почему-то исчез.
Вертен ничего не сказал, вынуждая Малера самого произнести это:
— Тогда прекрасно. Расследуйте, черт вас побери.
— Почему он так упрям? — поразилась Берта, когда они шли назад к Йосифштедтерштрассе, к своему дому.
— Он просто отказывается верить, что работает бок о бок с кем-то, кто желает ему смерти. Я согласен, что это леденящая мысль, не из тех, которую хочется обдумывать.
— Зачем ограничивать расследование?
— Что ты имеешь в виду? — спросил Вертен. Они опять приближались к Рингштрассе. Мимо пронесся трамвай, недавно электрифицированный,[33] рассыпая искры от своей дуги.
— Ты говоришь, что Малер может работать рядом с кем-то, кто желает его смерти. Нет ли вероятности, что это связано с его домашним кругом?
— Ты имеешь в виду его сестру?
— Почему бы нет? Или брошенная любовница?
— И кто же это может быть?
— Мне оказалось достаточно всего лишь полчашки чаю, чтобы увидеть, как безнадежно Натали Бауэр-Лехнер влюблена в Малера. И понять из замечаний Жюстины Малер, что у нее нет ни малейшего шанса когда-либо стать его женой.
— Счастливый маленький семейный очаг.
Берта выгнула свои брови.
— Они кружатся вокруг него, как осы. — И жена плотнее прижала свою руку к его руке.
Через четверть часа они добрались до дома, уставшие после насыщенного событиями дня. Вертен помышлял о горячей ванне, вероятно, стаканчике шерри[34] перед ужином и возможности еще немного почитать. Затем уютный вечер с женой дома и ранний отход ко сну. Мысль об этом согрела внезапным теплом его чресла. Он был счастливым человеком.
Когда они вошли в квартиру, фрау Блачки чуть ли не бегом выскочила им навстречу, понизив голос почти до шепота:
— Я сказала ему, что вы изволите отсутствовать, но он настоял на том, что будет ждать вас. Сидит здесь уже несколько часов. И два раза откушал.
