Теперь, много лет спустя, он вновь ощутил то же самое глубокое волнение при звуках музыки, когда супруги вошли в гостиную. Женщина, игравшая с закрытыми глазами, скорее почувствовала, нежели заслышала их появление, и резко оборвала игру, убрав скрипку из-под подбородка и поместив ее на сгиб правой руки. Она уставилась на Вертена и Берту, склонив голову набок подобно удивленному голубю.
— Пожалуйста, Натали, — сказала Жюстина Малер. — Это не к нам. Ты играешь прекрасно.
Женщина по имени Натали просто улыбнулась Жюстине, не делая никаких попыток возобновить игру.
— Вертен, — возопил Малер со своего ложа больного, — нам пора прекратить встречаться таким образом. Вы будете считать меня инвалидом, хотя я, невзирая на мое незначительное недомогание, довольно крепкий человек. А кто эта очаровательная молодая женщина?
Уловив неодобрительные взгляды обеих посторонних женщин, Вертен представил Берту, а его, в свою очередь, представили скрипачке, Натали Бауэр-Лехнер, старому другу семьи. То есть приятельнице Малера с тех дней, когда он был бедным студентом, изучавшим музыку в Вене.
Малер не докучал себе общепринятыми приличиями; пренебрегши салонной болтовней, он немедленно заявил:
— Итак, дамы, я уверен, что вы простите господина Вертена и меня за то, что мы уединимся для короткого делового совещания.
Его сестра и госпожа Бауэр-Лехнер оказались невосприимчивыми к резкости Малера, наверное, перестрадав от нее, уже в течение многих лет, возможно, даже поощряя ее как признак его художественного гения. Берта, напротив, заметно ощетинилась на это замечание, но ничего не сказала. Вместо этого она удалилась вместе с другими женщинами на кухню на чашку чаю.
Малер выждал, пока двойные двери захлопнулись за ними, затем испустил вздох облегчения.
— Иногда мужчине требуется побыть одному.
Вертен улыбнулся на это замечание, поскольку сам иногда испытывал подобное желание.
— Садитесь, садитесь. — Малер помахал здоровой рукой в сторону кресла. — По вашей озабоченной физиономии, Вертен, я предполагаю, вы считаете, что это последнее падение является очередным покушением на мою жизнь.
— Эта мысль уже промелькнула в моей голове.
— Чушь. Хотя это интересно. Полагаю, вы знакомы с историей музыки, не так ли?
— В некотором роде.
— Вы, конечно, припоминаете печальные события 1870 года? Это было за пять лет до того, как я поступил сюда в консерваторию, но даже в этом захолустье в Иглау, где я вырос, мы слышали о трагедии, которая постигла Йозефа Штрауса, талантливого брата Иоганна и Эдуарда.
