— Но мне все равно не хватает практики, — посетовал Фокс.
Морри, в полнейшей безмятежности смотревший на противоположную стену, довольно рассмеялся.
— Я чудесно себя чувствую, — добровольно поделился он.
— Он основательно накачался, — пояснил доктор Кертис. — Не знаю, что он принимал раньше, однако его, похоже, крепко пробрало. Но он в порядке. Он может отвечать на вопросы, вы ведь можете, Морено?
— Я в порядке, — мечтательно откликнулся Морри. — Лучше не бывает.
— Ну… — с сомнением протянул Аллейн.
— Faute de mieux, — добавил погребальным тоном Фокс.
— Вот именно, — согласился Аллейн и, подтянув стул, сел напротив Морри. — Мне бы хотелось, чтобы вы мне кое-что рассказали.
Морри лениво отвел взгляд от противоположной стены, и Аллейн поймал себя на том, что смотрит в глаза, которые из-за чудовищных размеров зрачков кажутся механическими устройствами, начисто лишенными разума.
— Вы помните, что делали в доме лорда Пастерна?
Ответа ему пришлось ждать долго. Наконец голос Морри, отстраненный и незаинтересованный, произнес:
— Давайте не будем говорить. Так приятно не говорить.
— Но и говорить тоже приятно.
Доктор Кертис отошел от Морри и прошептал, обращаясь в пространство:
— Заставьте его начать, и дальше он, вероятно, сам заговорит.
— Весело, наверное, было на обеде, — подбросил Аллейн. — Карлосу там понравилось.
Рука Морри лежала, согнутая, вдоль стола. С расслабленным вздохом он сполз на стуле ниже и пристроил щеку на сгиб локтя. Через минуту-другую его голос зазвучал снова — независимо и как будто без сознательного желания самого владельца он монотонно тянул слова из-за едва шевелящихся губ:
— Я говорил ему, что это глупо, потому что решительно ничего не меняет. «Слушай, — сказал я ему, — ты сумасшедший». Конечно, я был зол, что он так меня подвел, не принес мне сигареты.
— Какие сигареты?
— Он никогда не делал ничего, о чем я просил. Я был слишком добр к нему. Добрее некуда. Я ему сказал: «Послушай, — сказал я, — она такого не потерпит. Она зла как черт». А еще я сказал: «У тебя ведь и со второй девчонкой ничего не выходит, так какой смысл?..» Я знал, что быть беде. А еще я говорил, что и старому хрену это не нравится. Он делает вид, будто ему все нипочем, но это только видимость, потому что, конечно же, ему это не нравится. Без толку. Никто меня не слушает.
— Когда это было? — спросил Аллейн.
— Раз за разом. Почти все время, можно сказать. А когда мы сидели в такси и он рассказал, как тот малый его ударил, я сказал: «Ну вот, что я тебе говорил?»
