— Кира Найтли? — Черные брови почти доползли до кромки начесанных волос. — В каком-нибудь фильме это еще сойдет, но Кира Найтли не продержалась бы и десяти минут в 18-м столетии, ее тут же бы разоблачили. Одно то, что она в улыбке показывает зубы, запрокидывает голову при смехе и широко открывает рот! Ни одна дама не позволяла себе это в 18-м веке!
— Но вы же не можете это знать со всей уверенностью, — сказала я.
— Что?! Что ты сказала?
— Я сказала, что со всей уверенностью…
Вздутые-губки сверкнул глазами.
— Нам пора установить первое правило. Оно звучит так: всё, что Мастер сказал, не подвергается сомнению.
— А кто у нас Мастер? А, понимаю, это вы, — сказала я и немного покраснела, в то время как Ксемериус гоготал во все горло. — Окей. Не показывать зубы в улыбке. Я запомнила.
Это я легко смогу. Вряд ли у меня на этой суаре… этом суаре… будет повод улыбаться.
Мастер-Вздутые-губки немного успокоился, и брови вернулись на свое место. И поскольку он не мог слышать Ксемериуса, который орал с потолка «Дурачина!», он продолжил печальную инвентаризацию. Он спрашивал, что я знаю о политике, литературе, нравах и обычаях в 1782 году, и мой ответ («Я знаю, чего раньше не было — например, автоматического слива в туалетах и выборного права для женщин».) заставил его спрятать лицо в ладонях на несколько секунд.
— Я сейчас уписаюсь от смеха, — сказал Ксемериус и к моему великому сожалению он меня постепенно заражал смехом. Мне стоило огромного труда сдержать хихиканье, прорывавшееся от самой диафрагмы наверх.
Шарлотта мягко сказала:
— Я думала, они тебе объяснили, что она действительно абсолютно не подготовлена, Джордано.
— Но я… хотя бы основы… — Джордано поднял лицо из ладоней.
Я не решалась посмотреть на него, потому что, если косметика потекла, я не сдержалась бы.
— А что по части твоих музыкальных качеств? Фортепьяно? Пение? Арфа? Умеешь ли ты танцевать бальные танцы? Простой menuett à deux ты наверняка знаешь, а другие?
Арфа? Menuett à deux? А как же! Всё, самообладание покинуло меня. Я начала безудержно хихикать.
— Хорошо, что хотя бы кто-то из нас веселится, — сказал Вздутые-губки вне себя, и это, видимо, стало тем моментом, когда он решил мучить меня до тех пор, пока мне расхочется смеяться.
Это длилось не слишком долго. Уже через пятнадцать минут я чувствовала себя как последняя идиотка и неудачница. При том, что Ксемериус изо всех сил старался меня поддержать: «Давай, Гвендолин, покажи этим двум садистам, на что ты способна!»
