«Как могла весна прийти и быть прекрасной среди такого ужаса? — писала Рилла в своем дневнике. — Когда сияет солнце и на ивах у ручья появляются пушистые желтые сережки, а сад начинает хорошеть с каждым днем, я не могу представить, что такие страшные дела творятся сейчас во Фландрии. Но они творятся!
Эта последняя неделя была ужасна для всех нас, так как пришли новости о боях вокруг Ипра и сражениях за Лангемарк и Сен-Жюльен[58]. Наши канадские ребята великолепно себя проявили: генерал Френч[59] говорит, что они «спасли положение», когда немцы почти прорвали фронт. Но я не испытываю ни гордости, ни ликования, ничего, кроме гнетущей тревоги за Джема, Джерри и мистера Гранта. Списки потерь появляются в газетах каждый день… ох, как их много! Я не могу читать их, так как боюсь, что найду там имя Джема… уже были случаи, когда люди видели имена своих мальчиков в газете прежде, чем приходила официальная телеграмма. А что касается телефона, то я день или два просто отказывалась отвечать на звонки, так как чувствовала, что больше не вынесу этого ужасного мгновения между моим «алло» и ответом в телефонной трубке. Казалось, это мгновение длится сотни лет, так как я дрожала от страха, ожидая, что услышу: «Поступила телеграмма для доктора Блайта». Затем, после того как я трусила таким образом два дня, мне стало стыдно, что я сваливаю все на маму или Сюзан, и теперь я заставляю себя подходить к телефону. Но мне все так же тяжело. Гертруда ведет уроки в школе, проверяет сочинения, готовит экзаменационные билеты, так как она делала это всегда, но я знаю, что мыслями она постоянно во Фландрии. Мне не дает покоя выражение, которое я вижу в ее глазах.
И Кеннет теперь тоже в военной форме. Он получил звание лейтенанта и ждет отправки в Европу в середине лета — так он написал мне. Больше в его письме почти ничего не было — он, похоже, не думает ни о чем, кроме предстоящего отъезда на фронт. Я не увижу его перед отъездом… возможно, я больше никогда не увижу его. Иногда я спрашиваю себя, не приснился ли мне тот вечер на маяке Четырех Ветров. Это вполне можно считать сном… кажется, это случилось в какой-то другой жизни, много лет назад… и все, кроме меня, забыли тот вечер.
Уолтер, Нэн и Ди вчера вечером приехали домой из Редмонда. Когда Уолтер сошел с поезда, Понедельник бросился ему навстречу, обезумевший от радости. Вероятно, он думал, что Джем тоже приехал. После первой минуты встречи он уже не обращал никакого внимания на Уолтера и его ласки, но просто стоял, нервно помахивая хвостом и глядя мимо Уолтера на других пассажиров, выходивших на платформу. Глаза у него при этом были такие, что я чуть не заплакала. Я не могла не думать в ту минуту, что, быть может, Понедельник никогда больше не увидит, как Джем выходит из поезда. Затем, когда все пассажиры вышли, Понедельник поднял глаза на Уолтера, слегка лизнул его руку, словно говоря: «Я знаю, это не твоя вина, что он не приехал. Извини, что я чувствую себя разочарованным», а затем побежал назад под навес этой своей странной рысцой, когда кажется, будто его задние ноги бегут в направлении прямо противоположном тому, куда устремились передние.
