Толпа ахнула.
— Катька, не делай из Тимохи Жордану Бруну, это ж муж твой! — буквально взвизгнул Федька-гармонист.
— Окстись, Катерина! — закричал кто-то в толпе.
— Пожалей, пожалей его! — раздались голоса — и мужские, и женские.
И вдруг отчётливо из толпы прозвучало совершенно другое:
— Так им и надо! Им ещё и мало будет!
Все в толпе как-то разом замолчали и повернули головы. Это сказала маленькая женщина с тонкими злыми губами.
— Кому это «им»? — громко и чётко раздался в тишине возмущённый зычный голос Василия. — Где Вы видите «их»? Там стоит только один.
— Нет! — ответила женщина со злыми тонкими губами. — Там их стоят миллионы.
И тут толпу словно прорвало. Кто-то возмущённо стал кричать на эту злую женщину, а кто-то, наоборот, защищать. Галдёж стоял жуткий, как во время кормёжки на птицефабрике. И этот кудахтающий курятник вдруг как бы разделился на два противоборствующих лагеря. И вот что примечательно: если все мужчины находились только в одном лагере слева, то женщины размахивали руками и слева, и справа.
Но что это? Что это такое послышалось? Галдёж стал вдруг стихать, а лица снова поворачиваться к центру площади.
Там внушительная тётка уже давно бросила факел вниз, себе под ноги, и теперь, опустив голову, громко, тяжело рыдала, сотрясаясь всем туловищем. И была это уже никакая не внушительная тётка — это навзрыд плакала очень несчастная женщина.
- Катенька, не плачь, — говорил ей обмотанный щупленький Тимофей. — Лучше подвесь меня вниз головой, только не плачь, я этого не вынесу.
И тут снова раздался над площадью зычный, командирский голос Василия:
— Тимофей! Чего стоишь? Веди женщину домой!
Рыдающая женщина и обмотанный мужик повернулись ко всем спиной и медленно пошли прочь. Рядышком — большая и маленький.
Притихший народ потихоньку стал расходиться. Вася с Петей молча стояли, почёсывали то носы, то затылки. Две взволнованные селянки, проходя мимо, одарили их явно недружественными, априори осуждающими взглядами.
— А на нас-то вы что уставились?! — вдруг разом гаркнули на них Вася с Петей.
Вскоре они остались на площади одни.
— Теперь я вижу, ты настоящий командир, — с уважением сказал Петя. — Признаю: ты старший сержант, а я рядовой.
Василий усмехнулся:
— Только вот старший сержант Штопоров никак не может понять: почему не верёвками, не тряпками и даже не старыми чулками, а именно липучкой для мух? Почему, рядовой Ситников?
Петя тоже не нашёл внятного объяснения:
— Не знаю, что и подумать, товарищ старший сержант. Уму непостижимо!
