Александр Проханов в своем выступлении на презентации "Моего Сталинграда" сказал: "У меня возникло ощущение, что эта книга является длинным, обстоятельным письмом фронтовика о том, что с ним происходило на фронте. Письмо это Михаил Алексеев писал 50 с лишним лет. Начинал писать еще тогда, в сталинградских степях, своим домашним, в саратовскую глубинку, но потом сам вернулся домой и сам прочитал свое давнишнее письмо. Он одновременно и отправитель военных треугольников зимы 1942-1943 годов, и их получатель, спустя полвека".
Ощущение А. Проханова удивительно, даже оказалось поразительно точным по главной сути. Замечу лишь, что давнишнее то письмо составилось из множества писем, и писались они не 50 лет, а двести дней и двести же ночей в окопах Сталинграда, день за днем на протяжении всего побоища. А посылались те треугольники не моим домашним в саратовскую глубинку, Саша, друг ты мой верный, а в малюсенький город Ирбит, затерянный где-то в уральских горах, куда во время эвакуации перебралась из города Сумы одна украинская семья, "а с нею, сообщал я в "Моем Сталинграде", прелестнейшее существо по имени Оля Кондрашенко. Жили мы в уютном и ласковом городке на берегу поэтичнейшей речки Псел в одном доме. И, конечно же, не могли не подружиться. И не знали, что дружба наша будет очень долгой. А виною тому Леля, Оля, Ольга Николаевна — она не давала погаснуть этому светильнику нашей прекрасной, светлой дружбы, так и не перешагнувшей порога, за которым было бы уже другое…".
Вот ей-то, Оле Кондрашенко, я и посылал все свои сталинградские письма. И она сохранила их все до единого! И лишь теперь, спустя шесть десятков лет, стала высылать их мне. Сталинград из кроваво-огненной своей купели вновь вернулся ко мне в моих же собственных письмах. Часть из них использована в новогоднем номере "Российского писателя" 2002 года в большом материале, названном довольно верно "Возвращение огня", где моя маленькая фотография времен Сталинграда помещена рядом с фотокарточкой Ольги 1941 года, в самый канун войны. Основная масса моих писем получена мною уже после того, когда работа над романом была уже завершена, и книга вышла в свет. Но мог ли я упрекнуть свою подружку за задержку!..
Из Сталинградского сражения я вышел живым, хотя мог бы — и даже не мог бы, а просто вроде был бы обязан погибнуть несколько раз по логике кровавой той сечи. Уцелел, и какое-то время еще не знал, что со Сталинградом я породнюсь уже в буквальном, нарушившем намечавшиеся было у нас с Ольгой далеко идущие послевоенные планы, буде суждено мне сохраниться.
