На следующий день дела обстояли иначе: смешанная пара из Адрианы Трентини и Бруно Латтеса и двое подростков (Малнате занял место судьи, чтобы терпеливо подсчитывать очки) затеяли бесконечную игру.
— Что будем делать? — сказала Миколь, резко вставая. — У меня такое впечатление, что пока мы, я, ты, Альберто и друг-приятель Менегин, дождемся своей очереди, пройдет целый час. Послушай, а почему бы нам не пройтись по парку?
Она добавила, что, как только корт освободится, Альберто нас позовет. Он свистнет своим знаменитым свистом, засунув три пальца в рот.
Она повернулась к Альберто, который дремал в шезлонге, на солнышке, прикрыв лицо крестьянской соломенной шляпой.
— Правда, господин паша?
Не изменяя позы, Альберто кивнул.
Мы отправились. Да, ее брат просто потрясающе свистит, продолжала объяснять Миколь. Если нужно, он может свистнуть так громко, как даже не могут пастухи — их свист не идет с этим ни в какое сравнение. Правда, никогда не скажешь про такого типа, как он? На вид он абсолютно никчемный. А вот ведь… Кто знает, как у него духа хватает на такой свист!
Так и начались наши прогулки вдвоем, почти всегда в ожидании очереди на корте. В первые дни мы брали велосипеды. Велосипед просто необходим, сказала моя провожатая, если я хочу составить полное представление о парке. Он простирается гектаров на десять, аллеи, большие и маленькие, тянуться километров на шесть. Без велосипедов мы ни за что не доберемся, например, до западной оконечности парка, откуда она и Альберто в детстве часто наблюдали за маневрами поездов на железной дороге. Если мы отправимся туда пешком, мы рискуем не успеть вернуться достаточно быстро, услышав свист Альберто.
Итак, в тот первый день мы отправились посмотреть на поезда. А потом? Потом мы пересекли площадку перед большим домом (пустынную, как обычно, и еще более мрачную, чем всегда) и по центральной аллее прошли оттуда к черному мосту с массивными балками, переброшенному через канал Памфилио и далее, до зарослей индийского тростника и ворот, выходящих на проспект Эрколе I. Потом Миколь повела меня налево, по извилистой тропинке, которая огибала парк по периметру, сначала вдоль стены Ангелов, так что через четверть часа мы снова оказались с той стороны, где видна была железная дорога. Отсюда начиналась более заброшенная часть парка, мрачная и меланхоличная, она тянулась вдоль пустынной улицы Ариануова. Здесь, когда мы с трудом пробирались в зарослях папоротников, крапивы и колючего кустарника, нас застиг пастушеский свист Альберто.
