Мы проходили этим маршрутом, немного изменяя его, в следующие дни еще раза три-четыре.
Пока ширина аллеи позволяла, мы ехали рядом. Часто я рулил только одной рукой, свободно положив другую на руль велосипеда. Мы разговаривали в основном о деревьях, по крайней мере сначала.
О деревьях я не знал ничего или почти ничего, и это не переставало удивлять Миколь. Она смотрела на меня как на редкое ископаемое животное.
— Разве можно быть таким невежественным? — постоянно восклицала она. — В лицее ты ведь должен был немного изучать ботанику!.. Но продолжим, — она готовилась удивленно поднять брови, услышав очередную нелепицу, — не могли бы вы просветить меня, пожалуйста! Как вы думаете, что это за дерево?
Вопрос мог быть отнесен к чему угодно: к добрым старым вязам, или к нашим родным липам, или к редчайшим экзотическим растениям, африканским, азиатским, американским, в которых разбирались только специалисты, — ведь в «Лодочке герцога» было все, просто все на свете. А я отвечал наугад, первое, что приходило мне в голову: во-первых, потому, что действительно не мог отличить вяз от липы, а во-вторых, потому, что заметил: ничто не доставляет ей такого удовольствия, как мои ошибки.
Ей казалось абсурдным, совершенно абсурдным, что на свете существует кто-то вроде меня, кто не испытывает перед деревьями, «большими, спокойными, сильными, задумчивыми» такое же, как она, восхищение. Как я мог не понимать этого? Как я мог не чувствовать? К западу от площадки для корта стояла группа из семи стройных, высоченных пальм, отделенных от окружающей их растительности (темных деревьев с высокими стволами, типичных для европейского леса — дубов, падубов, платанов, каштанов) просторной лужайкой. Так вот, каждый раз, когда мы проезжали мимо, Миколь находила для этих пальм все новые и новые нежные слова.
— Вот и мои семь старичков, — могла она сказать. — Смотри, какие у них почтенные бороды.
Разве мне они не кажутся похожими на семерых отшельников Фиваиды, высушенных солнцем и постами? Какая изысканность, какая святость в их темных стволах, сухих, узловатых, покрытых чешуйками! Они похожи на ноги всех этих бесчисленных Иоаннов Крестителей, которые питаются только акридами, честно.
Однако ее симпатии не ограничивались только экзотическими растениями: разного вида пальмами, Howaeniae dulces, на которых вырастали бесформенные трубочки, наполненные мякотью со вкусом меда, агавами, похожими на синагогальные канделябры, которые, как она объясняла, цветут раз в двадцать пять лет, а потом умирают, эвкалиптами, Zelkoviae sinicae, с короткими зелеными стволами, покрытыми золотистыми крапинками (что касается эвкалиптов, так она им даже немного не доверяла, правда, не хотела объяснять почему, как если между ними и ею что-то когда-то было малоприятное, что она не хотела вспоминать).
