Пока чайник кипел, она поставила чашки, сделала бутерброды, и все это в стесненном молчании. Теперь она, сама не ведая отчего, ужасно стеснялась неожиданного своего «разгула». Он тоже молчал, с любопытством оглядываясь.
— Странно, — рассмеялся он, мягко нарушая тягостное молчание, — у вас в доме чувствуешь себя очень спокойно…
Она кивнула и налила кофе.
Сев напротив, все еще избегала смотреть ему в глаза. «Может, я просто боюсь, что утону в его взгляде… Растаю… И тогда все. Пропали вы, Катерина Андреевна!»
— Как дела у Нади?
— Спасибо, у нее все нормально… С Настеной она разобралась… Только зря ваша подруга ей эту косметику надарила. Право, не стоило. Ей еще рано…
— Я и сам говорил ей, — почему-то покраснел он. — Только Люда сказала, что в этом возрасте все помешаны на глупых фишках… Катя, вы не думайте об этом.
— О чем? — тихо спросила она.
Он и сам не знал, как ей сказать это. Что с Людой их связывает только дружба, работа… Зачем? Почему он решил, что ее это волнует?
— Вы любите танцевать? — спросила она тихо.
— Да, — кивнул он, думая, что на самом деле вряд ли он это любит — ему ведь нужна свобода… Он вообще не любил эти «общественные» танцы.
— Я тоже, — сказала она. — Потому что в танце можно раствориться в музыке… Не знаю, почему я это все говорю… Я вам кажусь глупой, да?
— Совсем нет, — мягко улыбнулся он.
— Ну и пусть, — отмахнулась она. — Я просто хочу танцевать сейчас… Составите мне компанию?
Он вошел в комнату и огляделся в поисках выключателя. В комнате было темно.
— Нет, не включайте, — попросила она испуганно. — Не надо…
Она включила музыку — от маленькой красной лампочки света почти не прибавилось. Он замер, глядя на нее. Теперь очертания ее фигуры были призрачными, и почему-то она показалась ему совсем тонкой — словно тень…
Мелодия была странная, с растянутым ритмом, и в то же время, как это ни странно, он отметил, что и в самом деле под такой замедленный ритм хорошо двигаться. Она легко поднялась на цыпочки, и ее руки взмыли вверх… Он замер, пораженный увиденным — словно она и в самом деле была профессиональной танцовщицей, так легко и уверенно она двигалась. Повинуясь ее движениям, он шагнул к ней и подумал: «Я исчезну. Я просто растворюсь… Меня сейчас не будет, но что же будет тогда?»
Его руки коснулись ее плеч — сами, простым и спокойным движением, и она затрепетала, как будто все еще сопротивляясь его воле, но уже поняв, что придется повиноваться. Потому ли, что это высшая мудрость, или от усталости? Может быть, свобода тоже надоедает, как одиночество?
