Кейт побледнела и широко открытыми глазами всматривалась в лицо умирающей.
— Как это? Как же это?.. Значит… Что вы говорите?..
— Это значит, что мой сын тот, кого считают сейчас графом Роджером Тынецким, а настоящий Роджер Тынецкий это — Матей Зудра, приказчик.
Кейт сидела окаменевшая, точно изваяние. Трудно было не верить этой женщине, но ведь невероятность, даже абсурдность этой правды казались очевидны. Получается, Гого, культурный, знатный, с его манерами важного пана, — сын простой сельской девушки, крестьянки, которая кое-как умела читать и писать?.. Нет, это может быть только бредом умирающей.
Кейт склонилась над ней.
— Михалина, прошу вас, подумайте, ведь в то, о чем вы говорите, невозможно поверить!
Старая женщина покачала головой.
— Это святая правда. Как перед Богом, я признаюсь вам. Я заменила младенцев… Дьявол попутал. Вся моя жизнь с той минуты была мучительной болью и страхом перед Божьей карой! Все думала рассказать правду, но не хватало смелости. Поэтому и на исповедь столько лет не ходила: все боялась. А когда обо мне пани графиня, вы или еще кто-нибудь доброе слово скажет, то меня, как ножом по сердцу. Уже сколько раз хотелось признаться, но всегда он, Александр, пугал меня и отговаривал: «Не будь глупой, пусть уже так остается, иначе выгонят тебя, твоего сына и сдохнете под забором, а еще и в тюрьму посадят…».
На Кейт обрушилась где-то глубоко спрятанная растерянность. Она потерла лоб.
— Какой Александр?.. О каком Александре вы говорите?
— О каком же, о злом духе, о Жолоне, что камердинером у покойного пана графа служил.
— О том старом Александре, который живет за усадьбой на пенсии?
— Да, о нем. Он один знал, поймав меня, когда я выносила ребенка, и только он узнал его по родимому пятну. Тогда он, старый, соблазнил меня молодую и поклялся, что не проговорится. Прости меня, Господи, потому что мой грех гораздо больший.
Из всего хаоса и нагромождения этих ужасных новостей Кейт выделила одну подробность, которая показалась ей важной.
— О каком родимом пятне вы говорите?
— На правой ноге над косточкой, паненка, есть у меня коричневая родинка. Там же есть она и у моего сына… Да, панна Кася. Грех мой страшный, а душа моя в руках Божьих. Пусть судит меня, пусть покарает, но смотреть в глаза людям я не осмелюсь. Только вам одной открылась, но не зная, успею ли перед смертью, еще вчера после исповеди признание свое написала. Поднимите подушку и возьмите… Там… молитвенник… Написала…
