Поначалу его обращение в пуританскую веру было вызвано желанием угодить богатым родственникам, но позднее он сам попал под влияние доводов и мнений, которые не раз слышал в их домах. А там недвусмысленно утверждалось, что долг каждого настоящего англичанина — сделать все от него зависящее, чтобы искоренить привилегии и тиранию короля, уничтожить епископства и освободить церковь от всех уз, связывающих ее с католицизмом. Пуританские священники, неукоснительно следовавшие суровым постулатам Ветхого Завета, мучимые страхом перед испепеляющим гневом и ужасным возмездием их собственного жестокого Бога, пробудили в характере Джонаса скрытые до той поры черты.
И все же рядом с новообретенным пуританским пылом существовала другая сторона его характера: практическая, почти алчная жилка, которая и была первопричиной его обращения. Благосклонность богатых и бездетных родственников нельзя было терять ни при каких обстоятельствах. Да, он научился одеваться и вести себя так, как считалось достойным в домах купцов, однако ему не хотелось рисковать, окончательно порвав отношения с отцом. В то время многие семьи раскалывала приверженность к противоборствующим партиям, и Джонас побаивался, что, потратив столько сил на сохранение за собой состояния дядюшек, он может потерять родовое наследственное имущество. Джонатан Шенфилд не обладал страстной и непоколебимой верностью Конингтонов, но был далек и от того, чтобы разделить взгляды жестких противников короля. С врожденной нелюбовью к переменам он склонялся скорее к поддержке монархии и государственной церкви. Джонас искал пути компромисса, так чтобы не поставить под угрозу виды на наследство с обеих сторон и при этом не обременять лишним грузом свою совесть.
Его совесть и так уже тяготил вполне ощутимый груз, потому что Джонас вдобавок ко всем остальным проблемам еще и страдал от мук неразделенной первой любви. С той минуты, как он впервые увидел Элисон Конингтон, Джонас не мог не думать о ней, и тот факт, что она едва ли подозревает о его существовании, только сильнее разжигал его безрассудную страсть. Он знал, что Элисон обожает своего мужа и блаженно счастлива в браке. И от этого его давняя, детская ревность к Дарреллу превратилась уже в нечто близкое к ненависти. Вера, которую он принял, не облегчала его душевного разлада, так как пуританская одержимость грехом и осуждением на вечные муки постоянно напоминали ему об опасности, которой он подвергает свою бессмертную душу, соблазняя ее к нарушению десятой заповеди. Он находился в состоянии, чреватом взрывом.
