О чем же там шла речь?
В следственных делах сохранились только неясные пометки.
Возвращаясь к этой баженовской бумаге, Новиков, снова умоляя о пощаде и уверяя в своем раскаянии, говорит:
— По получении в наши руки бумаги сей, Баженовым писанной, никакого поощрения, ниже поползновения к какому-нибудь умыслу или беспокойству и смятению не имели…
Давая следователю дальнейшие показания о связи масонов через Баженова с Павлом, Новиков обращается к государыне с единственной просьбой — пощадить его.
— Бог видит, что я сделал это не как умышленный злодей, но перед ее величеством предстою я как действительный злодей; искренне и сердечно мое раскаяние и пролитие слез, на всю жизнь мою мне осталось единым утешением; да будет со мною воля ее величества! Умилосердися токмо, милосердая монархиня, над бедными сиротами детьми моими и братом и помилуй их!..
Так в тайных застенках Шлиссельбургской крепости была скручена воля влиятельного представителя передовой части русского общества екатерининского времени.
Екатерина могла торжествовать: Новиков, который так смущал ее покой, валялся в пыли у ее ног, прося пощады…
Но следователь не был удовлетворен показаниями Новикова и написал на допросных листках: «Как он по сему пункту вопрошаем был двоекратно по притчине несогласно с существом самого дела показания, как о том значит особая при сем записка; в сем пункте сам он признает себя преступником».
Имя Павла в допросах не упоминалось; эта часть показания Новикова была из общего дела изъята и представлена императрице с таким заключением: «В объяснении Новикова по записке Баженова есть нечто, сокрыто быть желающее».
Что же это за бумага?
Для истории она не сохранилась; повидимому, она была уничтожена Павлом, когда он, заняв престол, чуть ли не в первый день затребовал эти бумаги к себе.
Екатерина ознакомила с баженовской бумагой Павла.
Наследник резко отрицал свои разговоры с Баженовым о масонских делах и прислал императрице следующее двусмысленное письмо:
«Ваше величество можете наперед сказать себе то, что я мог сказать сам себе, читая бумагу, которую Вам угодно было мне доверить; из кучи слов половина лишена смысла, а другая половина — слова, которые, очевидно, искажены, ибо я думаю, дело идет о ком-то таком, кто, вероятно, хотел опереться на Вашего нижайшего слугу, такого слугу, который, предполагалось, будет иметь возможность не только потребовать содержания, но даже попросить предупредительных сведений относительно секты, к которой он, конечно, не принадлежал. Нужно быть или сумасшедшим или глупцом, чтобы быть причастным ко всему этому как-нибудь иначе, чем по разговорам в передней.
