Крутая волна | страница 38
Не дожидаясь конца сходки, они отправились домой собирать дядю Петра в дорогу.
Дома уже топилась печь, в кути толкались Степанида с Нюркой, Шурка крошила на столешнице лук.
— Знамо бы дело, дак тесто поставить да пирожков на дорожку настряпать, — будто оправдывалась Степанида. — Давай, Нюрка, зови всю родню на сташшиху.
Тащили все, что могли: хлеб, огурцы, сало, кто‑то принес курицу, бабы чередили ее во дворе. Неожиданно заявились Васька — мельник с Акуль- кой. Васька припер трехведерную корчагу браги и окорок фунтов на двадцать.
— Примете, тетка Стеша? — робко спросила Акулька, а сама умоляюще посмотрела на Петра. — Как‑никак родней доводились…
— Проходите, — разрешил Петр, и Степанида засуетилась, смахивая с лавки пыль:
— Вот сюда садитесь, гостенечки дорогие, уж не обессудьте, коли что не так.
— А разве тебя не берут, Василий? — спросил Егор. — Твой год будто выкликали.
— По болезни ослобожденный я, Егор Гордеич. Грыжа у меня давно нажитая, еще когда засыпкой был при Петре Евдокимовиче. Ну‑ка, попробуй поворочай мешки‑то!
А в кути Акулька шептала Степаниде:
— Врет он, есаул‑то две телки угнал со двора, вот и ослобонил.
За столом было шумно и тесно, все даже не уместились, которые пришли позднее, устраивались в сенях на нарах. В передний угол посадили Петра, по правую руку от него — Егора, по левую— Гришку с Нюркой. Потом в обе стороны сели дед Ефим, Васька с Акулькой, сват Иван с Авдотьей и прочие родственники. Гордейка, Сашка, Настя и Шурка сидели в кути за столешницей.
Первую здравицу говорил дед Ефим:
— Ты, Петыпа, японца воевал, сталыть, тепе- ря ерманца воюй да живой вертайся. С богом!
Чокнулись, не спеша выпили, долго молчали, слышалось только сопение, да кто‑то громко чавкал. Потом заговорили все сразу:
— И чего этому ерманцу надо?
— Мужики уйдут, кто хлеб убирать будет?
— Не слышно, коней забирать будут?
— У Фроськи шестой вот — вот народится, а Гань- ку забирают.
— Осподи, и за что же наказание такое на людей падает?
Гришка Сомов приставал к Нюрке:
— Следующий год — мой. Как меня забараба- ют, гулять зачнешь?
— Да что ты, бог с тобой!
— Знаю я ваше сусловие! Вон Акулька‑то как.
Акулька то и дело подливала Ваське самогона в кружку. Васька пил с охоткой, с лица его не сходила радостная улыбка, и не понять было, чему он больше радуется: тому ли, что его самого не взяли, тому ли, что Петр уезжает.
— Ты пошто ему в брагу‑то подливаешь? — спросила Степанида. — Едко больно, потом башка болеть будет. Да и не скусно.