Когда Пашка ушел, они сели в тенечке на борону и закурили. Егор вытер пот со лба рукавом рубахи.
— Гляди — кось, часу не поробил, а упарился. Отвык, видать.
— Отошшал ты больно.
— Дак ведь не у тещи на блинах был. Ничего, дома оклемаюсь. Спасибо тебе, Петро, не кинул мою семью. Припасу‑то, видел, до самой нови хватит.
— Не один я припасал. Ребятишки твои подросли, помогали в хозяйстве. А Нюрку вон уже сватают.
«Поди, не знает Гришка Сомов про порчу. А как узнает, что будет?» — озабоченно думал Егор.
— Меньшой‑то твой, Гордейка, шибко башковитый парнишка. И растет так податливо, должно, в деда весь будет — богатырь. Учить бы его надо. Серафим по духовной части советует пустить, да Гордейка до бога‑то не больно охоч.
— Куда уж нам в попы‑то.
— И то!. Ты сам‑то как к богу относишься? Не потерял веру?
— Всю как есть. Хотя и ранее немного у меня ее было. Так, привычка была. А ты?
— Я сам себе бог. Нам, окромя себя, не в кого больше верить.
— Уезжаешь зачем?
— Не могу больше, Егор. Разве это жизнь?
— Ищешь, где полегче да покрасивше?
— Нет. Думаешь, там легче? Еще хуже. Тут хоть с голоду не мрут да крыша над головой есть. А там есть которые и вовсе ни кола, ни двора не имеют. Много таких. Недаром народ ропщет. Слыхал о пятом‑то годеН
— Приходилось.
— Я сам‑то далеко был, а и туда донеслось. Исхудала матушка — Русь, дале некуда. Мироедство идет великое. Везде мироеды. В Петербурге царь да графья с князьями кровь сосут, в середке России помещик зверует, а с краешку, у нас тут, миллионщики вроде Демидова да мироеды вроде убиенного тобой Петра Евдокимовича или заместо его севшего Васьки Клюева народ ограбляют. Васька‑то, почитай, все пять деревень к себе в кулак забрал да и давит. Не могу я тут жить!
— А там тебя рай небесный ждет?
— Там люди. Там народ кучей живет, друг за друга заступится. А тут каждый сам по себе, за одну свою овчину и дрожит, — Ты бы вот взял да и тут всех в кучу собрал.
— Соберешь их! На брагу — это они соберутся. А для чего другого — нет.
— Зря ты, Петро, так плохо о людях думаешь. Не один ты жить хорошо хочешь. Вот только как к этому идти? Подумай! И идти надо сообща. Вот видишь кулак: он из пяти пальцев составлен. Каждым я могу разве что муху убить а пятью, значит, пять мух. Ну а ежели я пальцы в кулак сожму, да ударю? Тому же Ваське Клюеву по башке ударю? Мокрое место останется, хотя и отошшал я.
— Ударишь, а тебя опять на каторгу упекут.
— Всех‑то не упекут, да и мы теперь поумнее стали. В Ваське ли дело? Не им эти порядки заведены. Одного Ваську прибьешь — другой сядет.
