— А что это Акулины не видно? — спросил отец у дяди Петра, но мать тут же дернула отца за рубаху и стала что‑то шептать ему на ухо. Гордейка услышал только: «…не растравливай».
Но дядя Петро уже растравился, пил больше всех и, роняя на стол голову, говорил:
— Уйду я отсюда, Егор. Кузня опять в твои владения перейдет, дом отдам Нюрке — ее вон Гришка Сомов сватает, а жить им негде. А мне мужицкая жизнь не по нутру стала, опять во флот — тянет. За семью твою у меня теперь душа спокойная, а своей семьи у меня, как видишь, не составилось. Вот прямо завтра и уйду. Сяду на чугунку и поеду в Кронштадт.
— Дело твое, только не торопись. Сколь не виделись‑то! Поживи, а потом уже решай, — уговаривал отец.
— И верно, Петя, куды торопиться? Завтра еще опохмелиться надо, — шутила мать.
— Вот опохмелюсь и уеду!
4
С утра Егор с братом пошли в кузню, позвали и Пашку Кабана, работавшего у Петра молотобойцем. У станка для поковки коней ждали трое мужиков из Петуховки.
— С возвращеньицем, Егор Гордеич! — приветствовали они.
Петр открыл кузню, в лицо Егору ударил знакомый запах древесного угля, жженого железа и еще чего‑то кисловатого, всегда державшегося в кузне. Все тут было по — старому, только верстачок с тисками Петр перетащил в другой угол, подальше от горна. «Неладно сделал, — отметил про себя Егор. — Хотя и прохладнее в том углу, а бегать от горна далеко».
В летнюю пору в кузнице завсегда работа найдется, и Петр показывал:
— Вот эти два лемеха Василию Редьке оттянуть надо, а это вот пила от сенокосилки Васьки Клюева порвалась, литовку вот бабке Лукерье надо заклепать…
Петуховские мужики в дверях стоят, торопить не смеют, а ждать им некогда. А у Петра нашлись всего две подковы.
— Ну‑ка подуй, — попросил Егор брата и надел висевший на гвозде кожаный фартук. Потом выбрал подходящую болванку и сунул в горн.
Паша взял большой молот и, когда Егор положил огненную болванку на наковальню и показал малым молотком, куда бить, ударил изо всей силы. Брызнули во все стороны искры, осыпалась окалина.
— Полегче, Павел.
Егор правил поковку так быстро и ловко, что Пашка не успевал замахиваться. Остывающий металл менял цвета, и еще при оранжевом цвете подкова была готова. Егор сунул ее в бочку — поднялось облачко пара.
— Шип у железа мягкий, значит, к жаре, — сказал Егор, засовывая в горн вторую болванку.
Петр тем временем ковал лошадей. Когда уехали петуховские мужики, Егор отпустил и Пашку:
— Мы тут вдвоем с Петром справимся. Да и потолковать надо, поди, одиннадцать годов не видались.
