«Тебе, сука, с ножом в женском туалете стоять нужно! Гангстер хуев! Не позорь нас».
Думали, что всё кончено. Не подающего признаков жизни Лёшу столкнули пинками в канаву и забросали листвой. Где-то радом бродила стая оголодавших советских собак… А он просто потерял сознание от страха.
Банду брали на Разгуляе, ранним-ранним июньским утром, в квартире Жанны. Брали жёстко, как особо опасных или как маньяков, — с альпинистами, влетающими в окна, с бронебойным щитом в проёме вынесенной двери, с выстрелами и криками спецназовцев… Лёша сказал операм, что банда вооружена, и так, между прочим, прошёлся по личности каждого… Ему было стыдно и, может быть, он хотел, чтобы хоть Шута застрелили при захвате — чтоб в глаза не смотреть. А вот Жанну он не сдал. Сказал, что просто хозяйка квартиры. Не сдал.
Первые допросы прошли формально. Чего упорствовать, когда весь расклад в заявлении гражданина Дончева изложен. Разумеется, на грабёж идти его заставили силой, а убивали из жадности, чтоб долю не платить. Чистосердечное признание. Стал не соучастником, а свидетелем. Бывает.
Через двое суток после ареста Шута и Некрасова свели в одном кабинете. Вдоль стены три письменных стола, два стула, видеокамера на штативе и ещё оператор с такой же видеокамерой. «Сейчас будет производиться опознание похищенных у гражданина Уроева предметов религиозного культа» — сообщил усталый человек в майорском кителе, после чего вышел из кабинета, прихватив с собой опреатора. Арестованные остались вдвоём.
— Ни хуя не понимаю, какое ещё опознание? — прошептал Некрасов.
— Слушай сюда, — так же на ухо зашептал Шут, — я пока не врубаюсь, что происходит, но что-то вот здесь, прямо сейчас должно решиться.
В кабинет вернулся майор с оператором, двое в штатском, изображающие понятых, и ещё один, юркий, похожий на Ленина, быстро говоривший: «Сейчас сюда иконы будут вносить… По одной. Вот сюда ставить будут, на столы. Вы должны на камеру говорить, что это за иконы, названия, если знаете, и где взяли. Первую, вторую, третью и так далее».
Понятые приняли торжественные позы. Дверь отворилась и рябой сержант, вытянув руки перед собой, внёс первый предмет.
— «Благовещенье». Взяли в тайнике, при ограблении дома попа Уроева.
— Священника, — поправил майор.
— Ага.
— Дальше.
— Не знаю названия. Взяли в тайнике, при ограблении дома священника Уроева.
— Не знаю названия…
— «Заступница»…
Икона «Царь славы» была шестнадцатой по счёту. Её трудно было с чем-то перепутать. Размером чуть-чуть меньше двери в кабинете. Поэтому она была не в тайнике, а за книжными полками, в деревянном чехле. В квартире Жанны ещё, когда Некрасов каждую икону на «полароид» снимал, то «Царь славы» не фотографировался. Изображение, и без того тёмное, сливалось. Снимков десять сделал — просто чёрная доска лежит и всё. Ничего не видно. Чернь одна. Цену этой иконы никто из налётчиков не знал. Понимали, что дорогая — по доске, по школе — но насколько дорогая? Шут тогда сказал, что никогда больше не будет иконы брать.
