— Айфинг, сын Трина, сына Кейна, сына Джейпа, сына Эверета, сына Столла, сына Кжола, чей отец Апсон был моим первым спутником, настало время, когда я опущу за собой последний занавес и уйду от вас.
Он тихо вскрикнул, но она подняла руку, держа меня другой своей рукой, а затем протянула к нему обе руки, подтягивая мою. Он тоже протянул к ней обе руки, и я увидела в его лице не личную печаль, а страх, который испытывает ребенок, оставленный взрослым, чьё присутствие означало защиту от ужасов тьмы и неизвестности.
Утта вложила мою руку в его ладони, и он сжал её так резко, что я вскрикнула, поскольку не ожидала такой силы.
— Я сделала для вас всё, что могла, — сказала она. Этот гортанный язык прозвучал так же резко для моих ушей, как сильна была хватка моей руки Айфингом.
— Я воспитала преемницу, чтобы она служила вам, как служила я.
Она сделала усилие, чтобы выпрямиться, и слабо покачнулась.
— Всё!
Последнее слово она выкрикнула с торжеством, как военный клич, брошенный в лицо смерти. Затем она упала назад, и последняя ниточка, связывавшая её с нами, оборвалась навсегда.
Похороны Утты для вапсалов означали устройство торжественной церемонии. Я никогда не видела ничего подобного и была ошеломлена их приготовлениями. Такой ритуал не вязался с бродячим варварством, он больше напоминал веками установленный образец похорон у очень древней цивилизации. Возможно, это был всего лишь отголосок древнего акта, принесённого ими из времён, скрытых в таком туманном прошлом, что они его уже и не помнили.
Аторфи и Висма одели её во всё самое лучшее, что только нашлось в её дорожных сундуках, а затем несколько раз обернули полосами смоченной кожи, которые, высохнув, стянулись и упаковали её усохшую плоть и тонкие кости на вечные времена. Тем временем мужчины племени ушли на юг почти на день пути и там вырыли яму такой же ширины, как и палатка, в которой Утта провела свои последние дни, затем перевезли палатку и сани, нагруженные камнями, и установили в яме.
Я искала возможности убежать во время всего этого, по магия Утты держала меня, и мне недоставало сил, чтобы разбить руны, на которые я по незнанию наступила, когда шла к её палатке. Когда я попыталась отойти одна за пределы лагеря, я почувствовала призыв вернуться, с которым не смогла бороться. При всей моей воле и стремлении бегство было невозможным.
В течение четырёхдневных приготовлений я оставалась одна в своей новой палатке, поставленной чуть в стороне. Видимо, племя рассчитывало получить от меня какое-нибудь наставление, благоприятствующее их делу, во всяком случае от меня не требовали помощи в похоронах Утты, и я была благодарна им за это.
