— Не волнуйся, Патрик. За эти годы я узнала достаточно, чтобы уберечься от нежелательной беременности.
Он вскочил с постели с такой скоростью, что Мэри вздрогнула.
— Как ты только выносишь саму себя?! — прорычал он, возвышаясь над нею. — Как ты только каждое утро смотришь на себя в зеркало?
— Да вот справляюсь, — ответила Мэри, решив остаться на выбранных ею позициях, хотя инстинкт самосохранения призывал ее поскорее отступить.
За несколько секунд Патрик буквально преобразился. Его глаза запылали голубым огнем — и пусть это был огонь злости, все-таки это был огонь! Он опять превратился в того мужчину, которого она когда-то знала, — необузданного и страстного, неравнодушного ко всему в мире: хорошему или плохому. Это перевоплощение чудесным образом смыло с него всю ту грязь, что является неотъемлемой частью взрослого мира, и заставило вспомнить, почему когда-то, очень давно, она влюбилась в этого человека.
Но уже через мгновение Патрик, казалось, напомнил себе, что ему нет никакого дела до того, с кем и как она проводит время. Мэри буквально видела, как все эмоции утекают из него и знакомый покров безразличия окутывает его черты.
— Не представляю, как твой муж терпит тебя, — холодно произнес он.
Мэри хрипло рассмеялась и сама ужаснулась своему смеху, похожему скорее на воронье карканье.
— Он этого и не делает! Он бросил меня почти два года назад…
— Ах вот, значит, почему ты опять называешь себя Дюбуа? Только не думай, что мне интересно выслушивать подробности!
Но Мэри все-таки договорила:
— Я не смогла родить ему ребенка, поэтому он ушел к женщине, которая тут же сделала это.
Почему она не прислушалась к его предостережению? Какой демон упрямства все время подталкивал ее как-нибудь содрать с Патрика эту оболочку сдержанности и попытаться выжать из него хотя бы еще одну каплю человеческих эмоций? Ведь каждое его слово и жест ясно говорили ей, что он ни с кем не желает ими делиться! Может быть, ей хотелось вернуть к жизни то, что, казалось, навсегда ушло из его души? Или просто как следует наказать его? Как бы то ни было, ее упорство и настойчивость обернулись против нее же самой: увидев, как напряглась у него спина, как он неподвижно застыл, Мэри испытала острую боль раскаяния и сострадания.
— Не смогла родить ему ребенка — или не захотела? — отрывисто просил Патрик.
— Не смогла, хотя, Господь свидетель, я старалась…
Его взгляд побежал по ее лицу, выискивая свидетельства лжи, игры, притворства, — и ничего не нашел.
