Саблин подошел к нему. Они расцеловались.
— Прекрасно сказано! — потянулся чокнуться Румянцев.
— Я не знал, что вы вместе учились, — чокнулся с ними Мамут.
— Как интересно! — глотнула шампанского Арина. — А вы оба философы?
— Мы оба материалисты духа! — ответил отец Андрей, и мужчины засмеялись.
— И давно? — спросила Румянцева.
— С гимназейской поры, — ответил Саблин, сдвигая манжеты и решительно беря в руки берцовую кость.
— Так вы и в гимназии вместе учились? — спросила Арина. — Вот те на!
— А как же. — Отец Андрей сделал грозно-плаксивое лицо и заговорил фальцетом: — Саблин и Клёпин, опять на Камчатку завалились? Пересядьте немедленно на Сахалин!
— Ааа! Три Могильных Аршина! — захохотал Саблин. — Три Могильных Аршина!
— Кто это? — оживленно блестела глазами Арина.
— Математик наш, Козьма Трофимыч Ряжский, — ответил отец Андрей, разрезая мясо.
— Три Могильных Аршина! Три Могильных Аршина! — хохотал с костью в руке Саблин.
— А почему его так прозвали? — спросила Румянцева.
— У него была любимая максима в пользу изучения математики: каждый болван должен уметь… а-ха-ха-ха! Нет… а-ха-ха-ха! — вдруг захохотал отец Андрей.
— Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! — зашелся Саблин. — Три… ха-ха!.. Три… ха-ха!.. Могильных… а-га-га-гаааа!
— Он… а-ха-ха!… он… транспортиром однажды, помнишь, измерял угол… а-ха!.. угол идиотизма у Бондаренко… а тот… а-ха-ха! Ааааа!
Саблин захохотал и затрясся так, словно его посадили в гальваническую ванну. Кость выпала из его рук, он со всего маха откинулся на спинку стула, стул пошатнулся, опрокинулся, и Саблин повалился на спину. Отец Андрей хохотал, вцепившись пальцами в свое побагровевшее лицо.
В столовую вошла Саблина в новом длинном платье темно-синего шелка. Следом вошел Лев Ильич.
Саблин корчился на ковре от смеха.
— Что случилось? — спросила Александра Владимировна, останавливаясь возле него.
— Гимназия. Воспоминания, — жевал Мамут.
— Стишок? — Она прошла и села на свое место.
— Что за стишок? — спросил Румянцев.
— Стишок! Ха-ха-ха! Стишок, господа! — Саблин сел на ковре. — Ой, умираю… стишок я сочинил про моего друга-камчадала Андрея Клёпина… ха-ха-ха… ой… сейчас успокоюсь… прочту…
— Отчего этот хохот? — спросила Саблина.
— Не напоминай, Христа ради, а то… хи-хи-хи… мы поумираем… все! все! все! Стихотворение!
— При мне, пожалуйста, не читай эту гадость. — Саблина взяла бокал, Лев Ильич наполнил его шампанским.
— Ну, радость моя, здесь же все свои.
— Не читай при мне.
— Начало, только начало:
