Клинопись | страница 15

Все эгоисты. Природа жестока.

Всё-таки это не сифилис Блока.

Облачко лишь оттеняет весну.

Запросто милого я обману.

Близости прочной ни с кем не построишь,

Если сладчайших мгновений не скроешь.

Каждый мальчишка — чуть-чуть обормот.

Пусть на себя эту пакость возьмет.

Будет пристыжен и сам повинится —

Ну, и забыли! Другая страница...

Брак не случайно ведь браком зовут:

Оба счастливца обмануты тут.

11 января 2005

Человеческое море

    поглощает без следа.

Мы друг друга не узнаем,

    не узнаем никогда.

Вот разбитую бутылку

    вынес на берег прибой.

Шесть ступеней разобщенья

    между мною и тобой.

Каждый миг уносит искру

    драгоценного огня.

Каждый день приносит опыт,

    отдаляющий меня.

Лихоимка-Мнемозина

    постучится на ночлег.

Шесть ступеней отчужденья,

    и на каждой — человек.

Шесть напрасных упований,

    невостребованных сил,

Обольщений, упоений, —

    шесть рождений, шесть могил.

Мерно влага убывает,

    прибывает каждый год

Шесть широт размежеванья,

    шесть межующих долгот.

Мы, родные, мы, чужие,

    обворованы судьбой:

Мы с тобой не разлучались,

    мы не встретились с тобой.

2 февраля 2005

*   *   *

Вот будущее. Мы в него пришли.

Располагайтесь, гости дорогие!

А что наш дом снесло с лица земли,

Так нет и нас тогдашних. Мы другие.

В минувшем — запятой не изменить,

Падежных окончаний не исправить,

Там совесть норовит тебя казнить,

Там и Жан-Жаку не дадут слукавить.

Вот будущее. Наш дворец и храм.

У нас при входе визы не спросили.

В раю не моросит по вечерам,

Тут день стоит во всей красе и силе.

А если что тебе не по нутру,

И с местными не возникает связи,

Утешься мыслью: скоро я умру

И в прошлое отправлюсь, восвояси.

4 февраля 2005

Порхает бабочка, цветет чертополох,

Дубы блаженствуют, и ястребу — раздолье.

Прекрасен Хартфордшир. И твой шесток неплох.

Печали поважней знавало это поле.

Ты в царстве времени, обширном и ничьем.

У этих двух ворон — монашеские лики.

Тень ослика плывет над высохшим ручьем

И тает в зарослях клыкастой ежевики.

На этом бугорке ты бога искушал —

И был тебе ответ пифийский, из лукавых:

— Сэм Пипс, — услышал ты, — тут рысью проезжал

На Барнет, к родникам деревни роз кровавых... —

В камзоле вышитом, при шпаге, в парике,

В парижских башмаках, лионских панталонах,

— Целебны тут ключи! — он пишет в дневнике,

И не простым письмом, а в символах мудреных.

Сей пастырь кораблей, заядлый жизнелюб,

В глаза не видевший Кронштадта и Тавриды,