С зарей в мир проникли цвета. Темное пятно, сначала казавшееся почти черным, оказалось кроваво-красным там, где было влажным, и ржаво-коричневым там, где оно уже успело подсохнуть. Рубаха, которая когда-то была белой и отороченной кружевами, теперь насквозь пропиталась кровью и грязью. Таких облегающих штанов, какие были на нем, Долл никогда еще не видал, а на ногах у него были сапоги — настоящие кожаные сапоги. Они были заляпаны засохшей грязью, заношены в подъеме, каблуки сбоку стоптаны. Болтающиеся концы ремня указывали на то, что с пояса у него что-то срезали. Долл чувствовал запах крови — и кислый дух эля.
Мужчина застонал. Долл содрогнулся. Он ничего не смыслил в искусстве врачевания, а этот человек явно умирал. Мертвые, которые погибали не своей смертью и уходили в другой мир без особых слов напутствия, не могли упокоиться. Их разгневанные призраки восставали из тел и подстерегали беспечных путников, чьи души утоляли их голод, а сами путники становились их рабами навеки. Дед Долла рассказывал такие истории зимой перед очагом, и Долл понимал, что ему грозит опасность страшнее, чем смерть, ибо он не знал сокровенных слов, которыми следовало вымостить дорогу умирающему.
Он попытался подняться, но слишком одеревенел, чтобы встать на ноги, а лодыжка у него — теперь, в неярком утреннем свете, он мог отчетливо это разглядеть — опухла, так что стала размером с кочан капусты, и наливалась пульсирующей болью, поэтому не могла выдержать его веса, даже если бы он попытался убежать прочь на четвереньках.
Окровавленный мужчина пошевелился, снова простонал и открыл глаза. Долл уставился на него. Налитые кровью зеленые глаза, в свою очередь, уставились на Долла.
— Святой Фальк! — выдохнул мужчина. Голос у него был хриплый, но вполне твердый, ничуть не похожий на голос умирающего. В нем звучала скорее досада, чем что-либо еще. Он оглядел себя и поморщился. — Что случилось, парень?
Долл подавил тошноту, сглотнул и впервые за многие дни заговорил вслух:
— Не знаю… господин.
— Ох… моя голова… — Мужчина на миг прикрыл глаза, потом снова взглянул на Долла. — Принеси-ка воды, парень, и хлеба…
Более неуместной просьбы и придумать было нельзя, и Долл нервно прыснул. Раненый нахмурился.
— Хлеба нет, — объяснил Долл. В животе у него оглушительно заурчало. — И бурдюка для воды у меня тоже нет.
— Я что, не в кабаке? — Мужчина с усилием приподнялся на локте, и его брови поползли вверх. — Да, похоже, что нет. Что это за место, парень?
