— О создатель! Лиши врага благополучия, сохрани бедных!.. Идите, люди! Да будет светлым ваш путь и да сопутствует вам удача. Аминь!
— Аминь! — дружно откликнулись уезжающие и провожающие.
— Будьте здоровы! — бросил Адна-сердар и хлестнул коня плетью, направляя его на юг, в сторону гор.
Торопливо распрощавшись с родственниками, всадники поспешили за сердаром, и облако пыли скрыло их от провожающих.
В Гапланлы собрались всадники со всех окрестных сел гокленов. Вестники, посланные в дальние аулы, еще не возвратились, но медлить было нельзя, и совет старейшин уже собрался под большим чинаром, стоявшим у самого входа в поросшее лесом ущелье. Остальные воины отдыхали, расположившись прямо на земле.
Бегенч лежал в тени на берегу широкого арыка, начинающегося у гор Кемерли и тянущегося до самого Гургена. Лежал и с нетерпеливой досадой ждал, когда закончится совещание у чинара.
Вокруг Бегенча сидели его односельчане и разговаривали, весело подшучивая друг над другом, словно ничего особенного не произошло минувшей ночью и не их ожидали смертельные схватки. Особенно весело и беззаботно смеялся Тархан. Его радовала не предстоящая добыча, а сам поход, во время которого он чувствовал себя не бессловесным слугой Адна-сердара, а полноправным джигитом. Выцедив в пиалу остатки из чайника, он сказал, продолжая начатый разговор:
— Да услышит тебя аллах, Джума-джан! Может, и в самом деле он пошлет каждому из нас шестнадцатилетнюю красавицу со щеками, как спелый персик, и с глазами газели!
Худой, похожий на наркомана человек недовольно спросил:
— Неужто ты, Тархан, ни о чем, кроме девушек, говорить не можешь?
Тархан фыркнул:
— Эх, Караджа-батыр, сердце у тебя наверное плесенью покрылось, у бедняги! Да разве может быть беседа без девушек? Сам Махтумкули-ага об этом сказал.
Худой, приземистый Караджа, которому меньше всего подходило прозвище «батыр», вытащил тыквинку с насом, постукал ее о ладонь, вытряхивая табак.
— Так ты не только о девушках, но и о стихах можешь говорить? Ну, давай, давай, послушаем…
И он кинул в рот щепотку наса.
Тархан взял плеть и, постукивая пальцами по ее рукоятке, словно по струнам дутара, тихонько запел:
Будь ты повар искусный, будь сам чародей,—
Нет без соли приятного вкуса у плова.
Разговор будет пресного блюда пресней,
Если в нем о красавицах нету ни слова
[32].
Джигиты весело засмеялись. Один из них, круглолицый и лопоухий, с едва пробивающимися усиками, крикнул:
— Ну, Караджа, получил? Попробуй еще рот раскрыть!
