Абдулмеджит-хану словно плюнули в лицо. От ярости у него глаза чуть не вылезли из орбит. Но он закусил губу и молча проглотил ярость.
Посмеявшись в душе над его положением, хаким примирительно обратился к Махтумкули:
— Разумеется, если возможно, все дела надо решать мирно. Вот есть фирман от самого падишаха вселенной: самое большее за неделю перебросить через горы десять тысяч лошадей. Да, десять тысяч! Ждать нет времени. Со стороны Азербайджана враг рвется к столице. Родина в опасности. А для родины не только лошадей — жизнь отдать мало. Я говорил вашим яшули: благодарите аллаха, что от вас только пять тысяч коней требуют. Да, пять из десяти тысяч. Я говорил им: «Поймите, завтра всех вас могут повести на сражение в сторону Губанских степей. Ведь это война. А когда идет война, у подданных не может быть ни своего скота, ни своей жизни. Так что не жалейте коней». Я хочу по-хорошему разъяснить положение. Другой на моем месте, как говорит хан, не стал бы устраивать совещания, а повел бы войска и забрал все, что нужно. Слава аллаху, чего-чего, а силы и мощи у государства много. Я за один день могу превратить в пепел всю степь. Что вы на это скажете?
Махтумкули не замедлил с ответом.
— Конечно, господин хаким, родина — это священно, — сказал он. — Для родины человек не должен щадить и самой жизни. Только надо прямо сказать, в наше время трудно определить, где начинаются и где кончаются дела во имя родины. Каждый божий день междоусобицы, войны…
Человек радуется, если защитит свой дом. Но это радость одного дня. На утро приходит новый предводитель и, обнажив саблю, требует отдать для родины имущество и жизнь. Вот вы, господин хаким, действительно за один день можете превратить в пепел всю степь. Но ради чего? Разве нужно это родине? Или народу? Вы только ожесточите его. А если народ не с вами — победы вам не видать. И потом, господин хаким, плетью можно ранить сердце, но охладить его нельзя. Народ испытал много грубой силы. Не счесть палок, обломанных о его спину. Но он терпит. Терпит в надежде, что установится мир. Если бы не эта надежда увидеть справедливость, согреться ее теплом, — о, тогда вы узнали бы, что такое гнев народа!
Хаким уже не мог сдержаться. Вначале он собирался закончить разговор с Махтумкули мирно. У него был свой расчет: освободив поэта, он хотел расположить к себе народ. К тому же через Абдулмеджит-хана он уже пробовал угрожать поэту и убедился, что это бесполезно. Но теперь, слушая страстную речь Махтумкули, он не выдержал. Еще немного, и он приказал бы бросить вольнодумца в зиндан. Собрав всю волю, хаким сказал как можно спокойнее:
