Многим офицерам (далеко не всем, но многим) в те годы не нравилась тогдашняя военная служба, но просто так, по желанию, уйти в гражданскую жизнь в те годы было нельзя. Чтобы уйти с военной службы, некоторые офицеры специально, напившись водки, били физиономии своих командиров. Если начальство верило, что это сделано только по пьянке, то виновного ждал «суд чести», который обычно рекомендовал разжалование и увольнение в гражданскую жизнь. Но это было опасно – если начальство догадывалось, что пьянка и мордобой имели тайную цель – уйти с флота на «гражданку», то виновного мог ждать трибунал и тюрьма. Свидетелем одного такого случая я был, когда присутствовал на одном из судов чести, на которые нам приказывали ходить. Судили молодого офицера, в пьяном виде ударившего своего командира. На суде чести молодого офицера спросили: «А что, может быть, Вы вообще не хотите служить на флоте?» Молодой офицер простодушно и честно ответил, что не только он, но и многие его товарищи очень хотят уйти с флота на «гражданку», и тогда председатель «суда чести» завопил: «Ах вот как, так значит Вы нарочно, а не по пьянке ударили своего начальника. Хотите уйти с флота – не выйдет, упечём в тюрьму». Суд чести рекомендовал передать дело в трибунал, чем оно кончилось – не знаю.
Словом, как и везде, на флоте были и тёмные, и светлые стороны. Платили офицерам хорошие деньги. Я, например, получал 1800 рублей в месяц, что было очень важно, поскольку позволило позаботиться о матери. Она тогда болела, каждый год работы давался с трудом, и как только я кончил училище, она смогла бросить работу, деньги я посылал из Севастополя, и сразу же её болезнь немного отпустила. Это очень радовало. Радовала и возможность заниматься наукой. Сперва, как уже было рассказано, заниматься наукой приходилось тайком и совершенно одному, потом я познакомился с М. А. Бегуном – преподавателем Севастопольского военно-морского инженерного училища. В свободное время я стал ездить к нему в училище – хорошо, что оно было расположено недалеко от КИМС, и вдвоём у нас дело шло веселее. К середине 1956 года диссертация была уже во многом готова. Правда, я, наверное, занимался тогда чрезмерно усердно, и в результате небольшая простуда в 1956 году дала осложнение – у меня обнаружили арахноидит, положили в Морской госпиталь, долго лечили. Болезнь была тяжёлой, с путаницей сознания, бредом. От смерти врачи спасли уколами стрептомицина. Тогда это был сравнительно новый антибиотик и лечил он чудодейственно, но последствия арахноидита остались на всю жизнь – головные боли, раздражительность, частые депрессии. Вспышки раздражительности особенно сильно мешали наладить хорошие отношения с сослуживцами и с руководством. Конечно, это сильно мешало работе. И всё же, очевидно, не бывает худа без добра – принесла известное добро даже болезнь. В 1956 году Н. С. Хрущёв начал первое сокращение нашей армии и флота, и последствия болезни дали мне основания просить об увольнении с военной службы. Любопытно, что меня упорно не хотели отпускать, хотя хорошим «офицером-воспитателем» в глазах начальства я никогда не был, но медицинская комиссия признала у меня инвалидность второй группы, я настоял на своём, в феврале 1957 года меня демобилизовали с военной службы и я уехал в Ленинград.
